В год 30-летия фанатского движения на страницах официальной клубной программки "ProЗенит" ветераны ультрас вспоминают о первых годах организованного фанатского движения в рубрике "30 лет фан-движению Зенита".

1980: глоток свободы

Нынешний сезон для фанатов «Зенита» юбилейный. Тридцать лет назад, в 1980-м, поклонники нашей команды объединились на 33-м секторе стадиона имени Кирова и совершили первый организованный выезд. О том, как это было, «ProЗениту» рассказали непосредственные участники тех событий – Вячеслав Блинов (Очки), Евгений Степанов (Шляпа) и Сергей Осипов (Блондин).

Сектор 33

Очки: Для меня знакомство с фанатизмом началось в 1977 году. Я учился в седьмом классе и случайно пришел на матч первой лиги, в котором ленинградское «Динамо» принимало московский «Спартак». Тогда впервые и увидел «мясных». Впечатление сильное – все в красно-белом, поют, плакаты привезли. Сначала я даже не понял, кто это такие. Первая мысль: народ с предприятий за отгулы набрали, выдали им атрибутику и в Ленинград отправили. С точки зрения поддержки команды наш стадион в те времена представлял собой унылое болото. Люди приходили в основном попереживать, поохать-поахать. Завести их можно было разве что самыми простыми кричалками: «Зенит! Зенит!», «Судью с поля!» – или дурацким хоккейным кличем «Шайбу! Шайбу!».

Где-то уже к концу 1979-го на трибунах стали появляться группки ребят – школьники, студенты, сослуживцы – которые пытались болеть активно, в основном переделывая кричалки «Спартака». Из своих были, пожалуй, «Раз, два, три, Зенитушка, дави!», «Эй, «Зенит», давай вперед, Ленинград победы ждет» и самая старая – «Шалалайла». Она и сейчас активно используется фанатским виражом.

Перед Олимпиадой-80 стадион имени Кирова был закрыт на реконструкцию, но два матча в 1980-м, с минским «Динамо» и «Карпатами», все же решено было провести здесь. И группа молодых парней (человек 20–30) во главе с Серегой Длинным собралась на 33-м секторе. Игра с минчанами ничем особенным не запомнилась, а вот на «Карпатах» 4 июля эта группа стала очень активно кричать, и народ стихийно к ним повалил. Я сам сидел за воротами и, увидев, что происходит на 33-м, предложил друзьям пересесть туда, тем более что проход был свободным. К середине матча сектор оказался заполнен практически наполовину.

Когда расходились, договорились и впредь собираться на 33-м. Дальше был перерыв – Олимпиада. Приезжали болельщики из Африки в национальных расцветках, с флагами, барабанами. Они тоже показали, как нужно болеть. И на следующий матч с «Черноморцем» люди шли целенаправленно на 33-й.После игры состоялась знаменитая демонстрация. Шли по центральной аллее по направлению к «Петроградской». Очень много было нетрезвых, плюс эффект толпы. Орали все, что можно и что нельзя. И «Зенит, Зенит!», и «Долой КГБ». Говорят, на Левашовском окна побили. В какой-то момент кто-то вспомнил, что умер Высоцкий. Стали скандировать: «Высоцкий! Высоцкий!» Народ высовывался из окон и не понимал, что происходит. Что нами двигало? Трудно сказать. Все произошло стихийно. Своего рода глоток свободы, ведь в те времена компаниями больше трех человек разрешалось собираться только на демонстрации 1 мая да 7 ноября. А тут в обычный день люди перегородили улицу и пошли. Милиция к этому оказалась не готова и среагировала поздно. Но когда понаехали машины с мигалками, народ разбежался врассыпную.

Шляпа: Люди шли не только с 33-го, к ним на лестнице подключился народ с других трибун. Общее скандирование – это то, чего нам тогда не хватало. И эта импровизированная демонстрация стала дополнительным толчком к активному болению.

Первый выезд

Очки: Следующий домашний матч с «Локомотивом» ничем не запомнился, а вот на «Шахтере» один парень, который позже получил прозвище Вельвет, бегал по сектору с плакатом: «У нашего «Зенита» болельщиков не счесть, пока такие люди, как Казаченок, есть». Все скандировали. А потом он сделал другой плакат, с помощью которого пригласил всех желающих в Москву на матч со «Спартаком». Как сейчас помню: 20 сентября, поезд № 27, отправление в 21.47.

Встречу назначили на Московском вокзале у памятника Ленину. Собрались 44 человека, на вокзале все познакомились. Одного парня в костюме-тройке приняли за агента КГБ – мания величия, похоже, у нас началась. Чтобы избежать серьезных проблем, пришлось ему отвечать на каверзные вопросы вроде «На какой минуте Желудков «Черноморцу» забил?». Ответил. Оказалось, что свой. Блондин: Появлению фан-движения в Ленинграде способствовали не только общественные, но и футбольные причины. В команду стали возвращаться футболисты – Казаченок, например, вернулся из Москвы. Раньше такое практически невозможно было. Плюс свои воспитанники, поставленная игра. «Зенит» захотелось видеть не только дома, но и на выезде. Тем более в конце года, когда мы реально стали претендовать на медали. Так к первому выезду и подошли.

В «Лужниках» купили билеты на трибуну «Б». Оказалось, что это самое «вражье логово». Получилось и смешно, и грустно. В нас летело все подряд, оскорбления сыпались. Потому что когда спартачи приезжали в Ленинград, им здорово доставалось. Когда они уходили с трибун, за ними по полстадиона снималось! Тогда, в Москве, мы впервые почувствовали себя настоящими фанатами и стали задумываться о выездных проблемах, когда ты приезжаешь в другой город, а тебя там могут попросту убить. Испытав, что такое выездной фанатизм, на своей шкуре, мы поняли, что фанаты должны друг с другом договариваться. Мы поддержим их у себя – они нас у себя. Так между фанатами «Зенита» и «Спартака» завязалась дружба.

Очки: Когда мы приехали в «Лужники» за билетами, к нам сразу подошла группа спартаковских фанатов: «Зенитовские? Ну, огребете сегодня. Мы у вас получаем постоянно – сегодня вы получите». Повыступали и отошли. Затем подошли двое других, более цивилизованного вида. Они нам объяснили, что являются «правыми», а те, кто заводились, – это «левые», гопота. Провели мини-лекцию о том, что ЦСКА – это «кони», «Спартак» – «мясо». Призвали вязать шарфы и шапки. Предложили дружить. И на трибуну «Б» билеты брать тоже они предложили.

Блондин: Дружба с фанатами «Спартака» продолжалась более десяти лет. Тогда народ в этом плане более честный был. Те же так называемые кузьмичи зачастую оказывались жестокими и достаточно организованными людьми и в Ленинграде, и в других городах. После матча, чтобы избить спартаковских болельщиков, устраивались засады от стадиона до самого Московского вокзала, хотя прямого организатора не было.

Шляпа: Разница между нами и кузьмичами проявлялась в том, что им было наплевать, что произойдет дальше, а нам – нет. Нам нужно было снова ехать, поэтому мы хотели дружить. У нас не было нормальной боевой организации, которая могла бы людей защитить. Я, например, очень боялся за молодых ребят – они же не могут за себя постоять. Между тем проблемы могли возникнуть не только с гопниками, но и с фанатами других клубов. Раз мы дружили со «Спартаком», враждовавшим с ЦСКА и «Динамо», значит, эти клубы должны были стать и нашими врагами.

Блондин: ЦСКА и «Динамо» не очень уважали еще и потому, что они призывали людей в армию и таким образом формировали свои команды. Могли рекрутировать игроков во всех видах спорта. Так что на взаимоотношения с их фанатами влияла не только договоренность со «Спартаком», но и идеология.

В Москву на электричках

Очки: Через неделю после «Спартака» состоялся второй выезд – на «Торпедо». Примечателен он тем, что в Москву мы отправились на электричках. Если использовать фанатский сленг, на «собаках». Собрались семь человек – Дух, Очки, Патлатый, Длинный, Борода, Свояк, Блондин. В электричке познакомились как следует, договорились, что будем вязать синие шарфы с белыми окончаниями, – понимание, что мы сине-бело-голубые, пришло уже позже. Так на электричках добрались до Окуловки, затем – до станции Бологое. Подходим к проводникам стоявшего там поезда, представляемся игроками дубля «Зенита», отставшими от своих, и просим взять нас с собой. «Ах, вы зенитовцы, – отвечают, – тогда заберите своего придурка!» И выталкивают на перрон Шляпу.

Шляпа: По-моему, я тогда опоздал к месту встречи на вокзал, доехал до Окуловки сам и там за рубль сел в севастопольский поезд до Бологого. Эта схема в дальнейшем была реализована не один раз. Проводники брали безотказно. Видимо, на этом перегоне не было контролеров.

Из Бологого на электричке добрались до Калинина (ныне – Тверь). Оттуда – до Москвы. На стадионе наша небольшая группа легко перекрикивала пассивную торпедовскую массу, и мы даже почувствовали себя не совсем в гостях. Все-таки второй выезд, крутые парни. Скандируем: «Казаченок! Казаченок!» И вот наш центральный нападающий выпрыгивает в собственной штрафной и головой забивает мяч в свои ворота. И все эти пассивные болельщики «Торпедо» тоже начинают скандировать: «Казаченок! Казаченок!».

На обратном пути ночью в том же Бологом подходят к нам мужчина и женщина. Не скажу, что приличного вида, не скажу, что бомжеватого. Нечто среднее. Говорят: «Десять рублей – и вынесем вам банку огурцов и бутылку водки». Недешево, но ночные рестораны в те годы в почете не были. В общем, скинулись. Подходим к дому, окруженному забором. Отдаем деньги, мужчина и женщина скрываются за дверью. Через некоторое время кто-то сообразил оббежать забор вокруг. Оказалось, дома как такового нет. Одна стена.

Блондин: Тогда Женя окончательно укрепился в своем прозвище Шляпа (смеется). Мне же в 80-м запомнился еще и выезд в Минск. Туда добрались удачно – по ученическому удостоверению с 50-процентной скидкой, но денег на обратную дорогу практически не было. Пришлось возвращаться на электричках через Москву с одиннадцатью пересадками. У меня потом тело неделю болело! Этот случай заставил задуматься о том, что для дальних расстояний нужно учиться вписываться в поезда. Тем более что творческих людей среди нас было достаточно.

Первая атрибутика

Шляпа: После первых выездов мы решили приобрести атрибутику, нужно было найти какую-то одежду соответствующей цветовой гаммы. Встретились, зашли в один магазин, во второй. Красно-белые шапочки есть, а наших нет. И все же где-то на «Черной речке» нам удалось найти синие береты с белыми помпонами. Что-то такое детское, не хватало только матросского воротничка. Стоили они, насколько я помню, немалых денег, а выглядели мы в них, конечно, по-клоунски. Нормальный человек надеть такой берет не мог, но, поскольку надевали все вместе, получался такой своеобразный флешмоб. Помню, в этих беретах ребята даже на последний выезд в Баку отправились.

Очки: Из других атрибутов фанатизма вспоминаются горны, детские дудки, свистки. Много было серпантина, в качестве которого зачастую использовались автобусные кассовые ленты. В 115-м автобусе их в какой-то момент даже перестали в кассы заправлять.

Шляпа: Я умудрялся проносить на сектор свой пионерский горн, запихивая его под одежду вдоль позвоночника. Подобным образом на 33-й проносились и древки для флагов. Тогда еще не было тщательного досмотра. Милиция на стадионе работала самая простая, без дубинок и касок. На сектор заходила нечасто. Но если это случалось и кого-то пытались вывести, просто так мы никого не выдавали. Фанаты расставляли локти, цеплялись за скамейки. Кроме того, удавалось с милицией договариваться. Наш сектор курировал капитан Кирилкин, и с ним мы находили компромисс. Например, не бросаем серпантин – и нам разрешают флаги.

То, что на 33-м все хорошо, я убедился год спустя, когда на матче с дрезденским «Динамо» решил с друзьями сесть на другом секторе. В итоге посмотрел 15 минут первого тайма и концовку второго. Как только попытался что-то завести, сразу был отправлен в милицейский пикет под трибуной. Мораль проста: не нужно отрываться от коллектива.

Записал Алексей АНТИПОВ.

Фото: архив фанатов ФК «Зенит».

1982: вторая волна

Если первым фанатам «Зенита», появившимся на 33 секторе стадиона имени Кирова в 1980 году, предстояло самим выстраивать отношения между собой, властями и поклонниками других клубов, то вторая волна вроде бы застала уже сформированную систему. Однако принимала она далеко не всех. Как новичку удавалось стать правым фанатом, что отличало ленинградских фанатов от москвичей и почему «Зенито победито» – это плохо, «ProЗениту» рассказал Алексей Деревягин, он же Дюрер.

Чувство локтя

На стадион я впервые пришел в 1981-м, когда «Зенит» играл в Кубке УЕФА, а непосредственно на 33-м оказался год спустя. Я учился в восьмом классе, и мой друг Миша Сербинов, он же достаточно известный фанат Сократес, потащил меня и еще несколько одноклассников на матч с «Шахтером». Ощущения обещал экстремальные, или, как тогда говорили, кайфные. В 15 лет внимание обостренное, и впечатлений действительно оказалось море. Грандиозный стадион, практически полный 33-й. Прекрасно помню Шляпу в фетровой шляпе с нарисованной пастой стрелкой, помню его заряды. Была еще пара человек, которые могли заряжать, или заводить, как это тогда называлось. Присутствовали на стадионе и несколько фанатов «Шахтера» со своими черно-оранжевыми шахматными флагами.

Все это так затянуло, что я стал ходить на стадион матч за матчем. Свои впечатления зачастую фиксировал в дневнике. Почему меня привлек именно 33-й? Наверное, это связано с тем, что в таком возрасте человек нуждается в самоутверждении, в чувстве локтя. В школе это довольно вяло ощущалось. Не скажу, что я был лидером в классе, но к фанатам в те годы относились своеобразно: с уважением и даже с некой боязнью. Для мальчишки это многое значит. Помню, иду я как-то ночью через парк Победы, а там известная на весь город полукриминальная компания собиралась. И вот сидят они у памятника Жукову, кто-то с гитарой, бутылки, само собой. Подхожу и думаю, как бы сделать так, чтобы мне ничего не было. А розетка длинная у меня, ну я ее выпустил наружу – и прямо через центр этой компании. Они оглядели меня со всех сторон, понимающе покачали головами и пропустили. С тех пор у меня принцип: всегда идти напролом. Помогает железно.

Сам фанатизм на 33-м выглядел следующим образом: заводили Шляпа, Марадона, возможно, еще пара человек. Все довольно слаженно и четко за ними подтягивали. Фирменной кричалкой считалась «Во всем Союзе знаменит ленинградский наш «Зенит»!». Очень жаль, что сейчас она пропала. Песни пели: гимн, «Знамя «Зенита», «Синюю птицу», которая вроде бы со «Спартака» переделана, но некоторые говорят, что нет. Про спорткомитет пели, что это не мясниковский, а «ЦСКА – притон» – тогда армейцы врагами были. А заводки, которые звучали на «левом» 47-м секторе, были совершенно исключены. За них можно было даже получить. Например, «Родились двойняшки, сестренка и брат, их первое слово – «Зенит» Ленинград» или ультралевое по типу чилийского «Эль пуэбло унидо ханас сера венсидо» – нечто непроизносимое с «Зенито победито» в конце. А вот «всяко может в жизни статься, может муж с женой расстаться, можно бросить пить-курить, но «Зенит» не победить» – это было, но затем подобные вещи тоже ушли к «левым».

Цветов на секторе было много, но пока в основном бело-синих. Сине-голубые были – у меня, например. Первую розетку мне матушка связала на спицах (машинная вязка у фанатов стала популярна года с 83-го). И такой шарф также считался «правым». Флагов было много, причем кроме зенитовских флаги ленинградского спорткомитета – синие с диагональной полосой и буквой «Л». Помимо флагов популярны были вымпелы. Их даже на шее носили. Очень было распространено коллекционирование значков зенитовских: стрелки, флажки – разновидностей десять вспомню, наверное. Но дома их не хранили – накалывали на панамки, другие головные уборы. Чем больше у тебя значков, тем ты круче. У некоторых были раритеты – старые красные стрелки на горячей эмали, были вообще на винтах – послевоенные. У Монаха был значок круглый, в который можно было вставить все что угодно. Соответственно, у него внутри кружочка был вставлен росчерк Казаченка. У некоторых автографы игроков даже на розетках были.

Левые и правые

Деление на левых и правых в те времена было довольно четкое. Левыми считались в первую очередь посетители 47-го сектора. Они почему-то упорно придерживались двух цветов, организации у них было поменьше, да и сама публика довольно расхлябанная, агрессивная. Основной контингент – ребята из ПТУ, дворовые компании. Раскачивание трамваев, бросание в качестве серпантина кассовых автобусных лент – это было характерно именно для них.

На 33-м было довольно много студентов, да и вообще уровень повыше. Но влиться в коллектив было нелегко. Когда я пришел, мне сразу объяснили: чтобы не возникло неприятностей, происходящее нужно воспринимать серьезно. Я так и воспринимал, поскольку мне это нравилось. Молодежь на 33-м изначально тоже считалась левой. Если человек предпочитал оставаться в этой категории, он был обречен на то, что его будут «обувать» или унижать другими способами. Сейчас главным признаком настоящего фаната являются выезды, в начале 80-х это считалось желательным, но не обязательным. Главное было посещать все домашние матчи, по возможности – дубль. Активно болеть, поддерживать. Интересоваться фанатской жизнью в других городах, находиться внутри этой субкультуры. Конечно, нужно было стараться быть ближе к основе. Чем больше тебя запоминали на секторе, тем выше твой статус.

Но рано или поздно все равно следовало начать ездить. Насколько я помню, в те годы, чтобы считаться стабильно правым, нужно было иметь порядка пяти выездов. Правые тоже не выглядели однородной массой. Была так называемая основа, люди, которые старались выезды вообще не пропускать, которые жили «Зенитом». Если правыми можно было назвать человек двести, то основой – порядка пятидесяти.

Поскольку абонементов в те годы не существовало, купить билет в свой сектор удавалось не всегда. Таким образом, на 33-й зачастую попадали левые с 47-го. Иногда нам тоже приходилось сидеть на 47-м. Некоторым фанатам было все равно, на каком секторе находиться, и их тем не менее считали правыми. Того же Монаха, например. Он был системным хиппи – тихий, спокойный, волосатый. На свой первый выезд я ездил с ним.

Фанатская география

В своем Московском районе фанатов я знал всех. Да и было-то нас с десяток. Мячик, Антон, вокруг которого группировались несколько человек из первой английской школы, Карвалан например. Сократес – мой друг фактически с детского сада. Круифф, Стас, Пломбир. Вот, пожалуй, и все. Так, в принципе, по районам фанаты и делились – не было, как сейчас, бригад с фирменными названиями. Купчино, Полюстрово, Юго-Запад, Веселый поселок, Центр. Центровых было немного, но они, как правило, еще либо хипповали, либо были пацификами. В Петроградском районе выделялась крепкая группа Первого медицинского института. Года с 83-го мы старались с ними держаться вместе.

Деление по районам не приводило к внутренней вражде. Так было проще наладить контакт, вычислить людей для каких-то совместных акций. Иногда возникали трения с другими неформалами, теми же панками. Несколько раз мы ездили, как тогда называлось, их гасить. Это было настолько несерьезно! Послушаешь московских фанатов – у них настоящая война шла. У нас же со стороны все это, наверное, смотрелось забавно и наивно.

В законе

Если к тебе перестали приставать, это явный признак того, что тебя уважают. «Обувание» – явление в те времена популярное и, я бы сказал, даже ритуальное. Новичков сначала пасли, потом отставали, переставали просить деньги на билет или «поносить» розетку. Я, как ни странно, лишился своего шарфа, когда уже был далеко не левым. В 1985-м на экстремальном выезде в Одессу (местные жители к такому явлению, как фанатизм, относились свысока) меня «обули», как ни странно, свои. На одном из пляжей я встретил фаната по прозвищу Тесть, и ему очень понравилась моя розетка – двойная, на хорошем оверлоке связанная: «Ты все равно в армию уходишь, дай поносить». Ну, я дал. В армию ушел через месяц, но розетка ко мне так и не вернулась.

Среди основы было много абсолютно нормальных людей, которым не важно было заявить свой сверхавторитет. Тем более насильственным способом. Но были те, кто этим славился. Например, злостным «обувальщиком» был Кассир. Некоторые люди из основы считали особым шиком не носить цвета – начиная с определенного момента, когда они, что называется, становились в законе. Если такой человек приходил на сектор, его по фейс-контролю должны все определять. Мне это очень не нравилось.

Ещё одной устрашающей фигурой на секторе был Медведь – фанат яркий и агрессивный. И к левым, и к правым мог завестись. Сам мог получить – такое бывало. Когда я поступил в институт, в Бонч, на одной из лекций неожиданно встретил Медведя. Мне в голову не приходило, что он может учиться! Когда он увидел, что я фанат (по возможности мы носили розетки не только на стадион, но и в другие места, я даже в школе шарф поверх пиджака повязывал), подошел, разговорились. Стали вместе на матчи ходить. Оказалось, что у него семь пядей во лбу. Технически очень хорошо соображал, но в силу своих определенных слабостей периодически уходил в академку. Когда восстанавливался, сессию сдавал на пятерки. Такая вот колоритная личность.

В Москву!

Первый выезд у меня, как и у большинства фанатов, был в Москву. Редко кто начинал с дальних, хотя это и означало практически сразу стать правым. В 1982-м на матч со «Спартаком» собиралась огромная по тем временам аудитория. Помню, как фанат Винокур, знаменитый тем, что у него была одна из первых машинных розеток, говорил всему сектору: «Уже триста рыл взяли билеты в предварительных кассах!» И вдруг внезапно умирает Брежнев. Ближайшие матчи отменили, билеты пришлось сдать. А следующая игра была с «Динамо». Кто-то побоялся: мол, особый режим, все такое. Но я подумал, что раз собрался, надо ехать.

Сначала о грядущем путешествии пришлось рассказать классному руководителю. У нас был школьный театр, а репетиция выпадала на день отъезда. Неофициально пропустить пару дней в школе мне позволялось. «Поезжай ты хоть куда, – говорит, – только на репетицию приди». Я так и сделал. После репетиции переоделись с одноклассником в фанатский прикид, до вечера фланировали по городу, а за полчаса до отправления я поставил в известность родителей. Переволновались, но по крайней мере знали, где я.

Сам выезд, на котором присутствовали человек двадцать, получился довольно неинтересным. Но с нами паслись спартачи, с которыми были великолепные отношения. Я хорошо запомнил, как они жаловались на «коней»: обижают, «обувают». Таких страстей нарассказывали! Там же была настоящая война между группировками. Не знаю, если бы в Ленинграде несколько команд было, во что бы все вылилось. Думаю, при нашем менталитете это выражалось бы иначе. А у них собирались стенка на стенку и топили друг друга в Яузе. В переносном смысле, но все равно неприятно.

Московские фанаты тех времен – отдельная история. Очень они от нас ментально отличались. Те же спартачи приезжали большими группами, до пятисот человек. Но складывалось впечатление, что нормальных людей среди них практически нет. Серая масса уровня ПТУ. Процентов пятьдесят накачаны портвейном. Какие-то грязные, рваные. Совковые, одним словом. Смотришь на такого и думаешь: розетку-то стирал когда-нибудь? Конечно, была у них и элита, но в Ленинграде я с ними почему-то не сталкивался. На выездах – да. Армейцы – те брутальные, мрачные. На общем фоне в Москве выделялись, как ни странно, фанаты «Торпедо». Их было очень мало, человек двести, но в массе своей они были фарцовщиками и, по крайней мере, хорошо одевались. У них у первых появились какие-то шахматные флаги, куклы, панамки фирменные. Это удивляло. «Динамиков» мы тогда жалели. Им приходилось лавировать между огромными толпами «мясных» и «коней». И те и другие их не особенно любили, но в зависимости от того, кого они поддерживали в стычках, те их патронировали.

Первый коммерсант

После сезона 82-го года в нашем движении стало больше организованности. Если не ошибаюсь, именно в это время появился в массовом количестве прикид машинной вязки. Для приезжавших спартачей это было в диковинку. В Москве, поскольку милиция с ними боролась, существовало негласное распоряжение в ателье заказы соответствующие не принимать. А наши могли массово шить пуссеры, джемперы, розетки, шапочки. К середине 83-го многие на такую вязку перешли. Флагов стало больше. Появились шахматные флаги (сами шить стали), летние розетки, которые делались из атласных лент.

Где-то в конце 83-го появился так называемый Сильвер – совершенно легендарный дядька. Кто такой, мы не знали, но он торговал собственного производства атрибутикой. Сильвер – потому что одноногий. Он делал нашивки (печать масляной краской на белой ткани) и даже панамки. Огромное количество атрибутики он наделал перед финалом Кубка-84. Но это уже другая история.

Записал Алексей АНТИПОВ.

1984: чемпионство, в которое не верили

«ProЗенит» продолжает знакомить вас с воспоминаниями ветеранов нашего фан-движения. Чем поддержка в СКК отличалась от боления на Кирова? Как складывались взаимоотношения с фанатами других клубов и с КГБ? Каким образом удавалось попасть на два золотых матча «Зенита»? На эти и другие вопросы сегодня отвечают Максим Дукельский (Пацифик) и Михаил Шурыгин (Шарапов).

СКК

Шарапов: По традиции сезон «Зенит» начинал в СКК, и фанатизм здесь намного отличался от того, что было на Кирова. Не знаю, связано это с особенностями местного отдела милиции, или с тем, что помещение закрытое, но могли вывести даже за хлопки! Заводящего – 100 процентов.

Пацифик: Совсем иная фан-культура была в СКК, своя эстетика. Даже не в милиции дело – в помещении самому барагозить хочется намного меньше. А дорога от метро какая! Идёшь в толпе, весенний снег под ногами хрустит. Вроде на футбол топаешь, а вроде и нет. Плюс начало сезона, особое настроение. Милицейские кордоны начинались только у ступенек комплекса, да и направлены они были скорее против «зайцев», чем против правонарушителей. Обеспечение безопасности, по сравнению с сегодняшним днем, было довольно скромным. Но этого хватало.

Шарапов: Еще одна причина слабой поддержки в СКК заключалась в том, что на трибунах трудно было сесть всем вместе. Народу много, постоянного фанатского сектора, как 33-й на Кирова, нет. Старались брать билеты на балкон, но не всегда получалось.

Пацифик: Как правило, на трибунах СКК выделялось несколько, как бы сейчас сказали, фан-зон, никак друг с другом не связанных. Кто зарядил первым, того и поддержали. Зато если СКК поддержал, да еще ногами добавил, получался совершенно завораживающий суппорт. Но опять же совсем не такой, как на открытом воздухе. 70 тысяч на Кирова – это одно безумие. 25 тысяч в СКК – совсем другое. Звук ведь никуда не уходит, мечется под куполом.

Дома и на выезде

Шарапов: Первое яркое событие 84-го – аншлаг на матче «Зенит» – «Динамо» Киев. Это было открытие сезона на Кирова. Запомнилось, как Саркисьянц потом сказал в программе «Время»: «100 тысяч человек в Ленинграде на матч пришли». Естественно, не 100, а 74, но все равно выглядело это впечатляюще. О том, что «Зенит» может выиграть чемпионат, никто не задумывался. Команда молодая, тренер молодой. Какие могут быть ожидания? Надежда была только на Кубок. Первый аншлаг связан был в первую очередь с тем, что это открытие сезона. В 1983-м первый матч с «Пахтакором» тоже собрал внушительную аудиторию – более 55 тысяч человек. Май, выходные дни, раннее начало. Девушки, дети. Все гуляют в Приморском парке, а потом идут на футбол.

Пацифик: Поддерживал ли стадион фанатские заряды? Да, если они были простые. В то же время, если стадион завелся, и у фанатов считалось незазорным поддержать заряд простых болельщиков. Если, конечно, это не было «Шайбу! Шайбу!»Для меня походы на Кирова по большому счету слились в один. Выходишь из метро на «Петроградской», идешь в сквер, садишься в автобус бесплатный. Если приедешь пораньше, он еще не набит битком, но уже начинаются левые заряды, стуки, шарфы в окна – в зависимости от того, какой экипаж попадётся… Дальше выходишь на площади перед стадионом. На деревьях в парке стаканы растут. Стоишь в очереди в кассу, и нет никакой гарантии, что тебе удастся купить билет в 33-й. И на 40-м, и на 47 приходилось сидеть.

Выездная модель у меня тоже получалась стандартной. Зачастую ехал один, читал книжку. При этом всегда был в цветах, хотя иногда очень хотелось снять свою мохеровую розу. На остановках выходил на перрон, присоединялся к компании. Внедрялся в коллектив очень аккуратно. Если понимал, что моя розетка кому-то сильно понравилась, быстро забирался в свое купе. А на матче все поневоле вместе, так что с таким явлением как «обувалово» лично мне сталкиваться не приходилось.

Шарапов: На эту тему у меня был любопытный случай в Москве. Прихожу после матча на Ленинградский вокзал, и подходят ко мне наши люди. Снимай розеточку, мол. А с ними Анзор, авторитет армейский. Подходит и говорит: «Ребята, мне, конечно, все равно, но подумайте сами, что вы творите. Человек на выезд приехал. Обуете его сейчас, он больше вообще никуда не поедет. Так и будете одни?» Послушались, отпустили. Притом что с ЦСКА у нас тогда война была.

Пацифик: Люди, которые входят в руководство движей, а также ветераны прекрасно общаются между собой вне зависимости от того, к какому клубу кто относится. Это и раньше было, и сейчас. В боях в своё время оббегали друг друга. Личные взаимоотношения никто не прятал, хотя и не особо афишировал. На противостояние движей это не влияло. Могли заступиться в драке за кого-то из знакомых, но все равно война есть война. А дружили мы, как известно, со «Спартаком». Причём соперничество за золото на взаимоотношениях фанатов никак не сказывалось. Они по-прежнему были тёплыми. Хотя каких-то совместных акций я не припомню, было устойчивое ощущение, что эта дружба навсегда, как и война с ЦСКА и «Динамо». Поэтому когда впоследствии всё стало меняться на противоположное, многим это тяжело было пережить.

Полувыезд

Пацифик: Помню, я отправился на выезд в Минск со своим приятелем Вовой Марковым. У обоих опыт – нулевой, но решили ехать на «собаках». Добрались до последней остановки, до которой можно было добраться на электричках, а дальше предстояло вписываться в поезд. Как это делать, мы представляли слабо. Добрые люди советовали: зайдёшь в вагон, видишь, кто-то вышел, а постель разобрана, ты раздевайся и залезай в нее. Я еще думал: как так можно, это же антисанитария! Фанаты, конечно, и не на такое способны, но в те времена мы еще и фанатами-то толком не были. В итоге договорились с проводницей, она нас в своем купе спрятала. И вот в какой-то момент Вова возьми да и скажи: «У нас денег нет!» Проводница: «Нет денег? Очень хорошо!» Позвала проводников покрепче, и нас высадили на семафоре в чистом поле. Часа полтора топали до ближайшего полустанка, на котором только рабочая развозка раз в сутки останавливается. На ней обратно и уехали. Честно говоря, в тот момент я испытал такое облегчение, что не надо ехать теперь ни в какой Минск! Но, несмотря на все фанатские квалификации, я это приключение себе за половину выезда считаю.

Воспитатели

Шарапов: В отличие от меня, ребята постарше знали, что все неформальные объединения в городе находятся под контролем КГБ. У каждого течения – не важно, панк ты или фанат – был свой куратор, свои стукачи и так далее. Что это такое, я узнал, собравшись на последний выезд сезона в Днепропетровск. К тому моменту я считал себя уже вполне оперившимся молодым человеком. Сумку собрал, цвета на себя нацепил. Иду по перрону Витебского вокзала – подходят двое, показывают красные корочки: «Ваши документы». Выясняют, что мне 16 лет. То, что без сопровождения взрослых до 18-ти путешествовать нельзя, мне объяснили уже в пикете милиции. Подобным образом на вокзале задержали еще несколько человек. Потом ребята рассказали, что я всё делал неправильно. Приходить на перрон нужно без цветов, за час до отправления. В вагоне обязательно стоит договориться с какой-нибудь бабушкой: если что – ты с ней едешь. Вот и вся наука. Так по глупости не состоялся этот замечательный выезд. Не закончились и неприятности. Майор Успенский с Литейного, 4 приехал ко мне в школу поинтересоваться, где я был во время предыдущего матча с «Торпедо». Директриса в шоке: «Он принес записку от мамы, что приболел». «А вы знаете, что он был в Москве? Вы знаете, с кем он связался? Ездит по городам, бродяжничает». Хорошо, что это был последний выезд сезона. Вопрос об отчислении не стоял, но взялись за меня серьезно.

Пацифик: Прессовали тогда всех неформалов. Тех же хиппи могли отловить, как Шариков котов, посадить в автобусы и отвезти куда-нибудь в Комарово. Там высаживали – добирайтесь обратно, как хотите. Такая вот воспитательная работа.

Победа!

Пацифик: После побед над «Торпедо» и «Днепром» мы окончательно поверили, что «Зенит» может стать чемпионом. Как я попадал в СКК на решающие матчи с «Шахтером» и «Металлистом», это отдельная история. Только от предприятий заявок было около 200 тысяч! В кассах билеты продавали только ветеранам, и счастлив был тот, у кого нашелся ручной ветеран. Мне же это не светило, о кассах пришлось забыть. Но определенный опыт я уже имел. Неподалеку от СКК находилась автобусная остановка. Я приходил туда заранее и ждал людей, выходящих из «Икарусов». На вопрос, нет ли лишнего билетика, народ, как правило, отвечал, что нет. Но то ли вид у меня был слишком просительный, то ли просто везло, своих продавцов я оба раза дождался. Покупал билеты по номиналу – переплачивать был морально не готов. Некоторые мои знакомые покупали у спекулянтов, но все равно были счастливы – бежали на стадион, по две ступеньки перепрыгивая.

Шарапов: Продавали билеты и в кассах. Просто не было известно, когда. Приедешь раз, другой, третий. Наконец видишь очередь змейкой – значит, билеты выкинули. Постоишь час-другой и купишь. Если хватит, конечно – мало их было.

Пацифик: Во время самих матчей чувствовался неуловимый праздничный настрой. И верили, и не верили. Люди смотрят друга на друга: ну неужели? Сколько же лет мы ничего не выигрывали! Сказка становится явью, ощущение надвигающегося торжества. Притом что с «Шахтёром» матч тяжелый был, лишь 1:0 выиграли…Очажки фан-культуры можно было заметить на разных секторах. Там группка, здесь. Смотришь – на балкон кто-то прорвался. Топали ногами и заряжали практически всем СКК. Много бы я отдал, чтобы это по новой пережить.

Шарапов: После игры с «Металлистом» – полное опустошение. Как у игроков. Ни порадоваться, ни осознать ничего не могли. Никаких мероприятий не проводили, зато потом праздновали с друзьями чемпионство до следующего года.

Записал Алексей АНТИПОВ....

1984: уникальный выезд

Финал Кубка СССР 1984 года, возможно, самый массовый выезд в истории болельщиков «Зенита». Точной статистики нет, однако, по разным оценкам, количество ленинградцев, посетивших 24 июня Центральный стадион имени Ленина в Москве, составило около 20 тысяч человек. Фанаты были практически все. Среди них – Алексей «Дюрер» Деревягин и Михаил «Шарапов» Шурыгин. Вспомнить события 26-летней давности труда им не составило.

Большие ожидания

Шарапов: Конечно, считать этот выезд чисто фанатским нельзя. Народ поехал в Москву целыми предприятиями, организовывались автобусы и дополнительные поезда. Случай уникальный. Еще на полуфинале с «Факелом», я помню, появился баннер: «Как и 40 лет назад, ждем мы кубок в Ленинград». Длинный такой, чуть ли не на обоях нарисованный. Все это говорило о том, что в 1984-м ленинградцы именно с победой в Кубке СССР связывали свои надежды. О чемпионстве никто не мечтал. Даже на финишной прямой, в октябре, когда «Зенит» играл с ЦСКА на Кирова, всего 15 тысяч зрителей собралось!

Дюрер: Я очень хорошо помню полуфинальный матч с «Факелом» на Кирова. Там был такой бурный фанатизм. Весь сектор – в флагах. Приехали в Ленинград и поклонники «Факела», чем нас немало удивили. Около тысячи человек, и это – первая лига. Естественно, среди них были не только фанаты, но и обычные болельщики, но тем не менее. Игра получилась очень сложной, победный гол «Зенита» был забит лишь в дополнительное время: после прострела Брошина Шашкин срезал мяч в свои ворота. Помню, что все дополнительные 30 минут наш сектор не садился, хотя в те времена болеть стоя было не принято. Периодически вставали, периодически сидели. Периодически устраивали «салют», когда сворачивались розетки (фанатские шарфы. – Прим. ред.) – а они длинными были! – и подбрасывались вверх. Выглядело это впечатляюще.

Так вот, после гола началось настоящее безумие, а после финального свистка состоялась грандиозная демонстрация в парке. Уже потом, после финала, мы узнали, что кто-то громил трамваи, были другие нарушения общественного порядка. И все это, что интересно, не на фоне негатива, а от положительных эмоций. Через некоторое время появились статьи в газетах и начался, как тогда говорили, «повяз» фанатизма в Ленинграде.

Ленинградская Москва

Дюрер: Но съездить на финал нам дали. Помню, у меня была страшно проблемная ситуация в институте. Я поступил в Бонч, будучи гуманитарием до мозга костей (родители-инженеры настояли, потом после армии филфак окончил). Накопились два или три хвоста, но билет в Москву я все-таки купил.

Приходим с Максом Пацификом на вокзал. Там – толпа народа. Видно, что бóльшая часть собирается именно в Москву. У кого-то значок, у кого-то – розетка. Здесь и мальчишки-школьники, и дядьки здоровые, пролетарии в основном, и знакомые фанаты. В моем вагоне все ехали на футбол. Некоторые окна были завешены флагами.Когда поезд прибыл на Ленинградский вокзал, смотрим – в начале перрона стоит целая толпа, вроде в бело-голубых цветах – издалека плохо видно. Наверное, динамовские, думаем, будет стычка. Подошли ближе. Оказалось, что весь вокзал и округа запружены нашими. Примерно то же самое – около касс стадиона. Куда-то пропали и «кони», и «динамики». До матча мы их так и не увидели.

Гуляя по Москве, мы периодически встречали компании своих. Идем по Маросейке – там в каком-то переулке пивные автоматы стояли – и видим огромную толпу, возглавляемую фанатом по прозвищу Кот. Он был старше многих и отличался тем, что являлся владельцем куклы-талисмана, такого мужичка в фанатском прикиде, надевающегося на руку. Мы встретились, обрадовались. Все были уверены, что кубок у нас в кармане. Ну как они могут проиграть, если мы все здесь?

«Мы не в Чили!»

Дюрер: На стадионе знакомые спартачи предупредили: милиция настроена очень серьезно и никто нам не разрешит того, что дозволено в Ленинграде. Действительно, народ сразу старались разбить на группы. Но все же нашей компании (человек 200 или даже больше) удалось зашифроваться и пробраться на один сектор. Розетки у нас были в основном шерстяные. Пришлось их прятать под футболками, обматывая вокруг тела. Неприятное было ощущение, особенно с учетом жаркой погоды. При проходе на сектор Кот лишился своей куклы.

Разговаривать с московской милицией в те годы было бесполезно. В принципе ее сотрудников можно понять: тогда практически на каждом матче у них случались какие-то инциденты. Перед началом игры к нам вышел достаточно агрессивно настроенный капитан милиции и сказал: «Будете кричать, тряпки свои доставать – останетесь ночевать в столице нашей родины». «Ах так! – думаем. – Ну мы вам покажем!»

Интересно, что в этот момент мы еще понятия не имели о массовости выезда. Когда команды вышли на поле, вдруг раздался громовой, как мне сейчас вспоминается, фирменный зенитовский хлопок в ладоши. Мы, ошарашенные, поддерживаем и видим, что примерно половина стадиона – это люди, болеющие за нашу команду. Затем последовал первый заряд в тысячи голосов: «Зенит! Зенит!» Это нас настолько разогрело, что кто-то достал розетки, кто-то начал заводить. Милиция разволновалась, попыталась кого-нибудь вывести. Но тогда был способ борьбы – все сцеплялись между собой локтями, лозунг скандировали: «Мы не в Чили! Мы не в Чили!» В первом тайме это помогало, но в перерыве мы расслабились, кто-то куда-то ушел. Ну и выдернули несколько человек. В частности, Макса и меня. В «обезьяннике» под трибуной мы сидели в компании исключительно наших. Половина из них, как выражался тогда фанат Верблюд, «невсасывающие». Мы же были совершенно нормальными: алкоголь в нашей компании не культивировался.

В общем, сидим мы с Максом, чувствуем, что не видеть нам нашего грандиозного триумфа. Но подходит милиционер: «Пошли вон отсюда». Мы и пошли. Пришли на другой сектор. Играть еще минут двадцать оставалось. Нам всё равно было, как себя вести: в милиции уже побывали, к тому же игра у «Зенита» не клеилась. Стали кричать, поддерживать. Но как только москвичи открыли счет, выяснилось, что вокруг нас – одни «динамики» и «кони». Настроение после гола Газзаева совсем упало. Как можно проиграть, когда выигрывать у них надо 10:0!

Правда Садырина

Дюрер: После финального свистка выходим с трибуны злые. Думаем, побоище массовое будет. Возникло чувство, что, не дай бог, прыгнут – и все закрутится. Но за пределами арены мы увидели, что «динамики» сидят на поребриках вокруг стадиона и лишь боязливо на нас поглядывают. Потому что ленинградцы шли непрекращающейся толпой. С флагами, в цветах…

Незадолго до отправления поезда на Ленинградский вокзал пожаловали фанаты ЦСКА, причем основа. Ну, думаем, с «Динамо» не получилось, значит, с «конями» что-то будет. Но они подошли, выразили соболезнования, сказали, что просто хотят нас проводить. То есть вели себя совсем не так, как мы ожидали. Может, просто увидели, сколько нас: весь вокзал был заполнен.

Шарапов: Когда часть народа уехала, я стал свидетелем удивительной картины: вся платформа усыпана программками на матч. Триумф ожидался исторический, ленинградцы покупали их не по одному экземпляру, а на вокзале в сердцах выбросили.

Дюрер: Настроение, конечно, было абсолютно испорченное. Приехав в Ленинград, я купил экземпляров двадцать газеты «Футбол-хоккей», тут же их разорвал и отправил в урну. Так обидно было! О чемпионстве мы еще не думали. А вот Садырин тогда сказал: «Не взяли кубок – возьмем золото». Так в итоге и получилось.

Записал Алексей АНТИПОВ.

Лучшая часть жизни фаната Сократеса

Накануне 30-летнего юбилея зенитовского фан-движения Михаил Сербинов, он же Сократес, вспоминает лучшие выезды 80-х, объясняет происхождение своего прозвища и утверждает, что нынешний «Зенит» - на правильном пути.
– Фанатская история началась для меня в 1982 году, в 15-летнем возрасте, – вспоминает Михаил. – Были зимние каникулы, а в СКК как раз проводился турнир породненных городов с участием «Зенита». Я решил сходить посмотреть, хотя до этого следил за нашей командой по телевизору и по публикациям в газетах. Случайно купил билет на 6 сектор и там увидел достаточно большую группу людей, одетых в цвета нашего клуба – шарфы, береты, сине-бело-голубые бейсболки. Фанаты пели песни, заряжали речевки. Меня это настолько захватило, что я посетил все оставшиеся матчи турнира и с этого момента стал ходить на стадион постоянно. Жизнь моя резко переменилась.

– Турнир породненных городов был популярен среди ленинградцев?
– Да. Начало года, январь. Можно было посмотреть, как команда готовится к сезону, оценить ее новичков. Да и соперники приезжали сильные – то же «Динамо» из Дрездена. Это была одна из редких возможностей приобщиться к европейскому футболу, ведь в еврокубках тогда «Зенит» практически не выступал.
– Стать фанатом в те годы было непросто, нужно было каким-то образом заслужить авторитет. Как вы вошли в эту систему?
– Не скажу, что я влился в коллектив сразу, постепенный был процесс. Поначалу на новичков не обращали особого внимания, потом начинали завязываться какие-то знакомства. Я общался с людьми, которые не входили в основу зенитовского фан-движения. Позже, на выездах познакомился с костяком и влился в эту команду.
– Первые матчи сезона в те годы «Зенит» также проводил в СКК. Удавалось сесть вместе?
– Несмотря на аншлаги, мы всегда старались купить билеты в 6 сектор. Договаривались с кассиром комплекса, за дополнительную плату он был готов нам помочь. Именно на 6 секторе в СКК в начале 80-х собирались фанаты. Позже мы переместились на трибуну за воротами.
– Ваш первый выезд также датирован 1982 годом?
– Да, это был матч со «Спартаком». В Москву собиралось много ребят, для которых этот выезд также должен был стать первым. Пошли в железнодорожные кассы на Грибоедова, купили билеты. И тут внезапно умер Брежнев. Для нас это стало шоком. По тем временам – примерно то же самое, что и смерть Сталина для наших родителей. Человек столько лет возглавлял страну, что дальше – непонятно. Многие даже не обратили внимания на то, что матч перенесли на несколько дней, и поехали в Москву, чтобы присутствовать на похоронах. Мне же с друзьями удалось поменять билеты, в столицу мы отправились, уже предполагая, какой «теплый» милицейский прием нас ждет, ведь несколько дней Москва находилась практически на осадном положении. Мы доехали до Твери, а там пересели в электричку. Там я познакомился с Блондином, Петрухой и другими фанатами. Поскольку ребята были старше, они меня даже в каком-то смысле опекали.
В Москве оказалось очень много милиции, в том числе с собаками. Пройти в ЛФК ЦСКА можно было только в сопровождении взрослых, а мои новые друзья все куда-то подевались. Я попросил какого-то мужчину провести меня, отрекомендовав своим сыном. На трибуне мы все сидели вразнобой, ни о какой организованной поддержке речи не шло.
– Как отнеслись к этому вояжу ваши родные?
– Плохо (улыбается). Родители отдыхали в Сочи, а дедушке с бабушкой я ничего не стал говорить – написал записку. По возвращении состоялся неприятный разговор. Мои близкие всегда связывали фанатизм с проблемами в школе. Успеваемость у меня тогда действительно упала – все мысли были связаны с «Зенитом».
– В итоге родители смирились?
– Смирились, а что им оставалось? Ну, пытались как-то выловить меня на вокзале. Но я же знал, как они это делают (смеется).
– С высоты прожитых лет как вы можете охарактеризовать те события? Это было самоутверждение с вашей стороны?
– Нет, это просто было хорошее хобби, которое очень многое внесло в мою жизнь. Удавалось смотреть новые города, завязывать новые знакомства. Основное общение у меня проходило не с одноклассниками, а именно с ребятами с сектора. Вряд ли мы так самоутверждались.
– Но при этом фанатское братство было все же не совсем легальным.
– Проблем всегда куча была. После школы – в институте. Выезды, естественно, отражались на учебе. У нас в стенах ЛИАПа висел большой лист ватмана. На нем было написано «позор такому-то из такой-то группы», который сильно не успевает. В деканат вызывали постоянно. Приходилось общаться с правоохранительными органами. Помните историю гражданина Успенского, который возглавлял какой-то отдел КГБ по борьбе с фанатами?
– Помню. Шарапов рассказывал. Вас это тоже коснулось?
– Как-то я пришел провожать наших ребят на Витебский вокзал, ко мне подходят крепкого телосложения люди и просят с ними пройти. «Что такого? – спрашиваю, – я здесь просто гуляю». Завели меня в вокзальную комнату, похожую на школьный класс. Там, как прилежные ученики, уже сидят другие фанаты. Кто-то с задних рядов сказал: «О, Сократеса привели». В общем, взяли нас на карандаш. Но тесно познакомиться с Успенским мне не удалось. К себе он не вызывал, хотя с другими фанатами общался плотно.
А вот в институте с дневного отделения меня отчислили. Не до учебы мне тогда было. Надо экзамен сдавать, а ты думаешь о том, как набрать средств для очередного выезда. В итоге прогулы взяли верх, но родители заготовили какие-то справки, и мне удалось перевестись на вечерний факультет. Параллельно я пошел работать, появились какие-то деньги. Но вот объяснить работодателям, почему я пропадаю на несколько дней, оказалось непростой задачей. Приходилось обращаться в поликлинику. Врач уже был готов к тому, что перед очередной поездкой на футбол я приду к нему брать больничный.
– Принадлежность к фанатам поднимала ваш авторитет среди сверстников?
– А где как. В школе – вряд ли, в студенческой среде уже появлялись люди, болеющие за «Зенит», хотя в ЛИАПе их было немного. Кто-то ходил в зенитовской атрибутике, просил меня привезти программки с выездных матчей. У нас был такой пятак перед институтом, где мы встречались, обсуждали мои поездки, игру «Зенита». Достаточно интересное общение, и какой-то авторитет у меня был. Кстати, с некоторыми людьми из институтской компании я до сих пор встречаюсь и даже выезжаю на матчи в другие города. При этом фанатами они не являются. Скорее, это люди, симпатизирующие «Зениту».
– Как появилось на свет ваше прозвище?
– В 1982 году проходил чемпионат мира, мне понравился бразильский футболист, и я решил себя с ним соотнести. Прижилось.
– В начале 80-х много ездили?
– Очень. По России-то выездов не было практически – Москва, да и все. Зато можно было поехать на Украину, в Молдавию, в Литву, в Белоруссию... Минск мне очень нравился: хорошие отношения с местными болельщиками, милиция не зверствовала, аура у города своеобразная. Еще там можно было приобрести ментоловые сигареты, которых не было в Ленинграде. В то же время у нас продавались кубинские сигары, и вот мы с одним минским фанатом слали друг другу посылки (улыбается).
– А есть ли в вашей биографии выезд, который вы считаете единственным и неповторимым?
– Мне очень понравился тройник Кутаиси – Тбилиси – Харьков. 1986 год, я тогда отдыхал на турбазе в Сухуми. Встретился на вокзале с нашими, и поехали через какие-то горные перевалы. В Кутаиси вокзала нет, пришлось ночью пешком довольно долго идти. На подходе к городу навстречу мчится милицейская «шестерка» с зажженными фарами. Думал, сейчас нас заберут. Но вышедшие из машины абсолютно пьяные милиционеры, узнав, что мы гости из Ленинграда, отвезли нас в гостиницу. Я даже название запомнил: «Голубые дорожки» (смеется). В номере мы почему-то решили забаррикадироваться, задвинули дверь единственной кроватью. Еще Кутаиси запомнился большим количеством дешевого, но качественного грузинского вина, отличной национальной кухней и озлобленной результатом – «Зенит» выиграл 4:1 – публикой на трибунах. Во избежание конфликтов милиция вывозила нас со стадиона на своих личных машинах. Мне достался 412-й «Москвич».
Потом мы с Шараповым некоторое время обитали в Сухуми и двинулись дальше. Удалось совместить и море, и местную экзотику, и футбол.
Еще в 86-м мне очень запомнился выезд в Баку. Нас было 26 человек. 26 бакинских комиссаров – ходило тогда такое сравнение. С Вадиком Смолиным мы туда прилетели, и какая-то женщина, которая некоторое время назад работала в Ленинграде, предложила нам комнату для ночлега... в метро. Город мне очень понравился. Минареты, нефтяные вышки, факелы. Красиво.
– Милиция на стадионе вас охраняла?
– Ну, стояли несколько человек. Но тогда представить себе, что кто-то влезет на сектор и устроит массовую потасовку, было нельзя. Народ правила соблюдал. Да, случались мелкие стычки с гопниками, но не более того.
– А фанаты у «Нефтчи» или, скажем, тбилисского «Динамо» были?
– Нет. На стадион ходили обычные мужики. Ничего похожего на фанатизм.
– Как дальше складывались ваши фанатские дела?
Ближе к 90 году меня увели в сторону работа и учеба, лет на 10 я пропал и активно стал посещать сектор где-то с 97-го. Возвращение «Зенита» из первой лиги, потом финал Кубка... Я снова встретил своих друзей, возобновил общение и очень этому рад.
– Для некоторых людей возвращение получилось болезненным. Когда-то «Зенит» был бедным клубом без особых амбиций. Сейчас ситуация здорово изменилась.
– Мне всегда хотелось, чтобы у нас был сильный клуб, играющий в Европе. У команды должен быть рачительный хозяин, в ней должны выступать сильные игроки. Мне хочется видеть футбол высокого качества, поэтому те перемены, которые происходят в «Зените», я только приветствую. Да, были мы бедными, играли своими воспитанниками. Дальше-то что? Участь «Сибири» разве лучше? Тем более что свои воспитанники в «Зените» в полной мере представлены. Мы уже вкусили больших побед, дай бог их теперь повторить.
– Сейчас вы продолжаете посещать выездные матчи?
– Да, раз 6-7 за год выбираюсь. Дома хожу на 9 сектор, но по-прежнему считаю себя фанатом и человеком, очень близким к зенитовскому движению. Потому что это часть моей жизни. Лучшая часть.

Интервью: Алексей АНТИПОВ
Фото: архив фанатов ФК «Зенит»