Ветераны ультрас вспоминают о зарождении и развитии фанатскго движения на страницах официальной клубной программки "ProЗенит".
Пацифик: Накануне юбилея
Юбилей зенитовского фан-движения
Будущий год для зенитовского фан-движения особый. Одной из самых ярких «торсид» страны исполняется 30 лет. Событий за эти годы произошло немало. Вспоминает Максим Дукельский, он же Пацифик.
– Материалов по началу 80-х не так уж много, их просто нужно систематизировать и добавить свежие впечатления людей, –рассказывает Максим.– Интервью, которые давали фанаты в те годы, это отдельная история. Полная искренность чувств, призывы, которые сейчас покажутся пафосными и люди в силу привычки им уже не поверят.
Одна из важнейших задач нашего архива — вспомнить тех, кто сделал многое для зенитовского движения, но сейчас незаслуженно забыт. К сожалению, не каждый достойный человек остается в памяти. Например, Виталик Панкуша в свое время в «гробу» практически до Ташкента доехал. Многих можно перечислять.
Первый исторический период (80-95 г.г.) мы назвали «ленинградские фанаты». Именно так, а не «фанаты «Зенита». Потому что на первых порах особой разницы за кого болеть не было - это во многих интервью прослеживается. Люди ходили на баскетбол, на хоккей, на любые соревнования. Там знакомились, выезды вместе пробивали. Словом, не «Зенитом» единым. А к СКАшному фанатизму я даже сам руку приложил — помогал Дмитрию Жвания сколачивать первые отряды. По-корефански, что называется.
– А как начиналась твоя фанатская история?
– Первый выезд я сделал сразу по окончании школы в 1983 году. Сама по себе дорога без мамы — это уже экстрим, плюс выезд выпал на ЦСКА, а там — драка. Помню, идём к стадиону, с нами — матёрые лидеры. Особенно запомнился Маркиз — огромный, рыжий, страшный. Собрал он молодёжь и говорит: «Кони могут на нас прыгнуть. Того, кто побежит, в Питере поймаем - мало не покажется». Мелькнула мысль: ну уж нет, скрываться потом всю жизнь от этого рыжего чудовища — пусть меня лучше здесь убьют. А некоторые ребята ломались. Потасовка случилась прямо на вокзале, кто-то убежал, и на секторе я их больше не видел — не прижились.
В дальнейшем на первые свои выезды я ездил один — побаивался. Приезжая в столицу, напивался фанты, как пузырь, наедался московских чипсов — голодные тогда все были - и до игры сидел с книжкой в сквере. А вот на трибуне всегда чувствовал себя спокойно.
– Драки в те времена были обычным явлением?
– Крупные - нет, поэтому они так и запоминаются. Хотя проблемы могли возникнуть практически везде. Например, в Одессе. Когда наши парни, обмотавшись флагами, пришли на привоз, собралась местная урла и постучала по лбу — вы чокнутые! Одесса — не чужой для меня город, там мои корни, но тогда я этого не почувствовал. А как мы на вокзал бежали! Одно из самых кошмарных впечатлений юности — в те годы нас же вообще никто не охранял, притом что правилом хорошего тона было носить атрибутику — шарф, или, скажем, пусер.
– Сейчас экстремальными считаются кавказские выезды. Первая ассоциация с Одессой скорее юмор, чем опасность.
– Тем не менее. Секторов для гостей тогда не выделяли и на трибуне мы были абсолютно доступны. Представьте, подсаживается к тебе такой опереточный урка. В кепочке, чинарик на губе. «И что это молодой человек, у вас такие длинные волосы?» Хорошо, кто-то из старших тогда подошёл. Моральное давление для тех, кто только начинает, - самое неприятное, что может быть. Поскольку ты не знаешь, что делать. В те годы нарваться на негостеприимное отношение было более чем реально. Работу с болельщиками никто не вёл. И ты либо выдерживал это всё, либо завязывал с фанатизмом. Случайные люди поездили и ушли, а костяк остался.
– Напрашивается вопрос: а для чего вам все это было нужно?
– Ничего нового, наверное, не скажу. А зачем люди с парашютом прыгают? Реализация себя, тот самый тривиальный экстрим. Да и где человек в те годы мог выплеснуть свои эмоции? Можно было пойти на первомайскую демонстрацию, либо на футбол или хоккей. Почему люди ездили? Для меня это был, безусловно, протест против системы, продолжение хипповской темы. Поскольку я быстро понял, что совмещать и то, и то не получится. Хотя был на одном из секторов (47-м, кажется) человек по кличке Монах. Вот он заряжал с таким иссиня-чёрным хайером. Я с ним ехал как-то в тамбуре. Соревновались в рисовании зенитовской «стрелки» на время (смеётся).
Для меня Одесса-85 была первым дальним выездом. Другие люди, другой быт. Даже язык другой — вроде понимаешь его, а вроде и не понимаешь. Что касается самого стадиона, то напряжённость на поле автоматически вызывает напряжение на трибунах. Проигрываешь 0:3 — да кому ты нужен. А вот если играешь вничью или выигрываешь, что раньше с «Зенитом» случалось редко, жди проблем на любом выезде. В Одессе сыграли 0:0, и первый же выходивший с сектора фанат получил по голове. Через некоторое время к обидчику ленивой походкой подошел милиционер: «Ну шо ты, отойди».
Для опытных фанатов, вероятно, ничего из ряда вон выходящего в Одессе не происходило. Антоша Хроник, например, когда нас, лежащих на полу автобуса - чтобы камнями не закидали - вывозили со стадиона, невозмутимо произнёс: «У меня только один вопрос: сколько сейчас времени?» А у молодёжи вопрос совсем другой возникал: как бы поскорее уехать отсюда и до дома добраться. Жуткого страха натерпелись! Но это не отвратило. Миша Сократес, Леша Дюрер - мы все остались в теме.
– Раз уж в Одессе было так неспокойно, то как обстояли дела с кавказскими выездами?
– Двойник Тбилиси-Кутаиси я пробивал не совсем обычным образом. Мама сделала мне подарок перед армией и купила билет, договорилась с дальними родственниками насчёт ночёвок. И шок на этом выезде вызвало не чувство опасности, а знаменитое кавказское гостеприимство. Куришь «Стрелу» - тебе сигареты с фильтром покупают: «У нас так не принято». Накормят, напоят. Вообще от Кавказа осталось впечатление непреходящего праздника. Ехали на автобусе - показали мне место, где разбился Дараселия. Тогда в еврокубках мы болели за все советские клубы. Никто не думал, киевское это «Динамо» или тбилисское.
Неделю я по Кавказу путешествовал. Никогда бы не подумал, что там произойдет то, что происходит. Железное ощущение общего братства. У меня дома карта Грузии лежала на антресолях с забавными картиночками. Вот такой развесёлой картинкой Грузия долгое время и представлялась.
– При работе над архивом какие истории вызывают удивление даже бывалого фаната?
– Меня удивило то, что всю жизнь предпринимались попытки объединения фанатов, и формальные, и неформальные. Но все они заканчивались крахом по одним и тем же причинам. Некоторые события 80-х как калька повторяются сегодня. Если же говорить о каких-то приключениях, можно брать любой фанзин и читать с произвольного места. Вот, например, воспоминания Кастета о двойнике Одесса-Кишинев-83: «Я остался с Чипполино у стадиона. Обернутые во флаги, размерами 2,5 на полтора метра, мы выглядели в столице Молдавии очень экзотически». От себя добавлю: мягко говоря, экзотически. Там люди вообще этого не понимали. «Застопорились у местного лабаза, находящегося в 2150 метрах от центрального входа на стадион, и к нам стали подходить местные миролюбиво настроенные мужики. Чипа, особо не разговаривая, находил к ним подход и посылал в магазин за сухеньким. За этим занятием и коротали время. Разговоры были порожняковые, однако выяснилась странная тенденция. Все мужики болели за киевское «Динамо».
Если вы хотите посмотреть, как было тогда, есть две группы, которые не изменились с 80-х по сегодняшний день. С некоторой поправкой на время это билетные спекулянты и «Питерские волки». Побеседуйте с Денисом Е2 — это и будет срез той эпохи.
– Если подытожить, каким он был, ленинградский фанат?
–(После паузы.) Любитель выпить — не без этого. Как правило, не имеющий высокооплачиваемой работы, то есть человек, которому особо нечего терять. Конечно, были у нас и весьма обеспеченные люди, но погоду они не делали. Романтик, безусловно, нонконформист. Хотя все люди разные. Помню, встретили мы Копеечника во Владикавказе. На собаках добирался, а выглядел так, будто только что из салона красоты вышел. Как можно себя сохранить в таких условиях, для меня загадка. Умение переносить трудности — тоже фанатская черта. Ну и смекалка. Когда вписываешь человека в «гроб», главное не забыть под сиденье пачку сигарет подложить, чтобы воздух поступал. Не шлепнуться с третьей полки — тоже особая технология. Правда, при мне один человек упал, снёс головой столик, и на утро даже не вспомнил об этом. Сказал, что голова у него даже не болит. Таких примеров множество. Главное, особый пафос и героику не искать. Иначе возможно разочарование.
Записал Алексей АНТИПОВ.
Слушать аудио на сайте ВКонтакте.ру
Вадим Минаев: Золотой сезон-1993
Переполненный «Петровский» в Петербурге, 3–5 тысяч зенитовских суппортёров на гостевых матчах – привычная и никого не удивляющая сегодня картина. Но так было далеко не всегда. И времена, когда вслед за командой путешествовали десятки, а порой и единицы фанатов, не такие уж и давние.
1993 год. «Зенит» только что вылетел из высшей лиги. Первые домашние матчи на Кирова собирают по 500–700 зрителей. Соперники – из Челябинска, Нижнекамска, Нижнего Тагила… Но даже тогда среди фанатов нашей команды нашёлся человек, которому покорился золотой сезон. Вадим Минаев сумел посетить все матчи «Зенита». И домашние, и гостевые.
– Первый вопрос напрашивается сам собой. Вадим, чего ради?
– Несмотря ни на что, я верил в команду, а её надо было поддерживать. Тогда на выездах нас не больше 20 человек собиралось. Ездили Партизан, Гастролёр, Бублик, Бутерброд… Цели посетить все матчи я перед собой не ставил, но время свободное было, а команда заиграла. Так и получился золотой.
– В те времена практически все выезды были спаренными. Первый двойник – Тольятти – Саратов. Помните, как он прошёл?
– До Тольятти поездов нет, поэтому мы доехали до Самары. Там пообщались с местными друзьями, сходили с ними на «Крылья». Потом встретили своих. Всего в Тольятти наших человек семь было. Никаких взаимоотношений с милицией. Тогда стадионы практически пустовали. Приходишь, встаёшь, где хочешь. Никто тебя не охраняет. Максимум один-два милиционера. После Тольятти опять к друзьям в Самару и на поезде в Саратов. По тем временам поезда были недорогим видом транспорта.
– Местные жители как на вас реагировали?
– Для них мы были в диковинку. Люди в провинции о фанатизме вообще представления не имели. Иногда возникали проблемы. В Перми, например, потасовка случилась. В Саранске очень плохо к нам отнеслись. Команда после матча еле ушла, а мы вместе с игроками в подтрибунные помещения убежали. Беспредел был и в Казани. Когда «Зенит» гол забил, милиции пришлось спасать нас от гопников. С нами ещё летчики были, бились за нас – мы тогда домой вместе с командой улетали.
– Какой выезд из золотого сезона запомнился особо?
– Наверное, Йошкар-Ола. Нас замечательно встретили, болельщики хорошо отнеслись. Гуляли там три дня. Посетили тренировку «Зенита» – Мельников всегда сам приглашал, отношения с ним великолепные были. Как и со всей командой. Все питерские, друг друга знали. Очень дружный коллектив.
– Дружный и перспективный. По итогам сезона уступили только «Ладе», которая, как говорили, в высшую лигу вышла ещё до начала турнира…
– Да. Я видел, как нас душили судьи. В Казани той же. Перед матчем какие-то люди подходили к игрокам, угрожали, говорили: вам нужно проиграть. Причем неясно, зачем им это было нужно, – за выход в высшую лигу «Рубин» не боролся. Может, «Лада» заряжала? Тогда она была слабее «Зенита». Нам же было обидно – проезжаешь такие расстояния, а команду на твоих глазах «сливают».
– Как выглядела поддержка команды на выездах?
– Как обычно. Речовки, песни, флаги. Заводящим мог стать любой, кто доехал. Что пели? «Город над вольной Невой», «Эй, «Зенит», давай забей»… Многие песни и речовки из того репертуара и сейчас исполняются.
Однажды пришлось поддерживать команду одному. Было это в Магнитогорске. Приехал, нашёл гостиницу дешевую. Город ещё тот – дышать нечем, комбинат металлургический. Стадион полупустой, и я с зенитовским флагом пошёл на сектор. Одному сложно, конечно, но я исправно кричал, когда наши забивали. Когда счет стал 4:1 в пользу «Зенита», местные меня выгонять начали, не понравился я им.
– Какой выезд золотого сезона получился самым экзотическим?
– Запомнился Челябинск. У кого-то из игроков был день рождения, вместе отметили, – наверное, сейчас об этом уже можно говорить. Затем Лёша Наумов снял нам два номера в гостинице. Взаимоотношения с командой были такие, что мы могли свободно общаться, практически всех знали лично. Игроки могли деньгами помочь, иногда обратно с собой в самолёт брали. Я раза три с командой домой летал. Помню, из Казани самолёт был маленький, видимо военный. Вместо кресел – деревянные лавки по бокам. Нам места не хватило – на полу сидели.
– Экзотическими в том году были не только выездные, но и некоторые домашние матчи «Зенита». Один стадион «Обуховец» чего стоил!
– Да уж! С одной стороны – пригорок, с другой – единственная небольшая трибуна. Фанаты около неё стояли, человек 50.
– Я тоже бывал на нескольких матчах. Запомнилось, что в качестве туалета река Нева активно использовалась.
– Да, туалетов не хватало. Зато, как ни странно, там были буфеты, в которых даже наливали. Стадион деревенский, но всё культурно. На самые важные матчи тысяч по пять собиралось.
– Если уж в Петербурге на такой «арене» играли, можно предположить, что было в других городах.
– Вспоминается Димитровград. Деревня деревней. Стадион – одна трибуна с деревянными скамейками. Поле, мягко говоря, неровное, лес вокруг. Потряс и стадион в Нижнекамске. Чёрное вспаханное поле без травы. Таких полей я больше нигде не видел. Да и город – одни заводы. Правда, люди к нам хорошо отнеслись. Мы даже удивлялись, вспоминая Казань, – это тоже ведь Татарстан.
– В сезоне-1993 команда завершила чемпионат на втором месте, а в следующем году случился очередной спад. Как складывалась в нашем городе фанатская жизнь?
– Когда стало ясно, что «Зенит» никуда не выходит, почти никто уже не ездил. Разве что у Коли Партизана золотой в последний момент сорвался. Ну и география выездов заметно расширилась. Иркутск, Чита, Элиста… Я тот сезон по личным делам вообще пропустил.
– Сейчас ездите?
– Раза два в год выбираюсь. Теперь это стало сложнее.
– Сколько всего у вас выездов?
– Я не считал. Думаю, 70–80. Большинство из них пришлись на конец 80-х – начало 90-х.
– Родные и близкие как относились к вашему образу жизни?
– Не понимали, зачем это надо, но особо не препятствовали.
– А какие выезды вспоминаете чаще всего?
– Их два. Первый – Тбилиси-89. Приехали вчетвером с друзьями, а там революция. Везде военная техника, к стадиону даже не подойти. Матч отменили. Хорошо, люди гостеприимные. Погуляли, потом в кафе с местными посидели. Но на следующий день пришлось отправляться домой, а ехать на переигровку сил уже не было.
Второй запомнившийся выезд также прошёл без футбола. В 1992 году «Зенит» опоздал на игру в Находку. На поезде мы доехали до Свердловска. Хотели попасть на «Уралмаш», но поняли, что не успеваем. Доехали до Красноярска, далее – до Читы. Там в поезд вписаться не удалось, и я с Партизаном летел до Владивостока на самолёте. Пару дней погуляли там, а когда на поезде приехали в Находку, выяснилось, что команды нет. Это был шок. Когда «Зенит» прилетел, матч уже отменили… Если бы играли в тот день, уверен, победили бы. А на переигровке в конце сезона нас «сплавил» судья. Зачем-то нужно было «Океан» в вышке оставить.
– Ностальгии не испытываете по романтике тех лет?
– Ностальгия есть. Иные были времена, иные люди ходили на футбол. Команду не бросали даже тогда, когда она играла в первой лиге. Иногда на домашние матчи всего по 50–100 человек собиралось.
– То, что сейчас тысяч по пять ездят, это хорошо?
– С одной стороны, да. С другой – это говорит о том, что «Зенит» моден. Многие из моих старых знакомых уже перестали ходить, контингент болельщиков изменился.
Интервью: Алексей АНТИПОВ.
Падающий, Партизан, Прага: Такая вот экзотика
Кубковый матч «Зенита» во Владимире в 2009 году у многих фанатов со стажем вызвал ностальгические переживания. Ведь времена, когда они путешествовали вслед за командой по российской глубинке, миновали не так уж и давно. Вспомнить прошлое и сравнить его с настоящим «ProЗениту» помогли ветераны ультрас сине-бело-голубых Андрей Цветков (Падающий), Николай Коломенский (Партизан) и Александр Прокопец (Прага).
Подмосковье
Падающий: По таким маленьким городам мы наездились в те времена, когда «Зенит» играл в первой лиге. Местные болельщики были в шоке – у них тогда вообще фанатизма не было. О чём говорить, если в Петербурге на «Смену-Сатурн» народу больше, чем на «Зенит» ходило! А некоторые выезда шокировали уже нас.
Например, матч с командой «Интеррос» в 1994 году. Встреча должна была состояться в посёлке Мосрентген. Мы даже не знали, где это находится. Фанат ЦСКА Батумский помог добраться. Приезжаем – ничего понять не можем. Стадион на территории воинской части. Ни контролёров, ни билетов. Поле – огромная лужа. Забавно, что по тем временам это был чуть ли не самый массовый наш выезд – примерно 50 человек, практически все, кто ходил на 33-й сектор. Но самое удивительное, что на трибунах мы были одни – у «Интерроса» болельщиков вообще не оказалось. Не понимаю, зачем такие команды нужны?
В перерыве мы увидели группу ребят в военной форме с кружками. Думали, на обед пошли. Но солдаты вышли на поле и кружками стали вычерпывать с него воду. Такая вот экзотика.
Владимир
Падающий: С тех пор многое изменилось. Недавний матч во Владимире получился показательным в том смысле, что даже во второй лиге сейчас есть движения, которым могут позавидовать некоторые клубы Премьер-лиги.
Партизан: Зажигали они почти как в Европе. Активное ядро – человек 300, но поддерживал весь стадион. Когда фанаты «Зенита» устроили проход, местные фотографировали и аплодировали. Для них это был праздник.
Кстати, на матче с владимирским «Торпедо» я бывал и раньше, в 1994-м. Это был двойник, приехали во Владимир из Саратова, человек восемь. Здесь к нам присоединились другие ребята. В последний момент узнали, что матч состоится не на местном стадионе, а в Судогде. Подогнали нам автобус-гармошку, погрузили. Доехали минут за 20.
Прага: Высадили нас на перекрестке, вокруг – маленькие деревянные дома, полупросёлочная дорога. Сказали, что идти минут 15. Мы и пошли. Наверное, это был первый проход в истории зенитовского фан-движения (смеётся). Идём, навстречу люди какие-то с тележками – за водой, видно. Наконец, появился стадион. Дело было весной, снег с поля в сторону сгребли. Трибуны деревянные – человек на 200. Мы встали за воротами. А когда увидели тех, кто пришел на футбол, долго смеялись. Никого даже в ботинках не было: все в керзовых сапогах, ватниках, шапках-ушанках. Когда начали заряжать, публика смотрела не на игру, а на нас. Ничего подобного эти люди никогда в жизни не видели.
Дружба
Прага: Я до сих пор поддерживаю дружеские отношения с фанатом ЦСКА по прозвищу Белый. Познакомились с ним в 90-м году, перед двойником Ижевск – Нижнекамск я даже заехал на матч армейцев в Нижнем Новгороде. Тогда Батумский вывесил флаг «Весёлый Роджер», что вызвало большое недовольство милиции. Флаг спрятали, но после игры фанатов выстроили в ряд и стали обыскивать. Требования раздеться сопровождались ударами дубинкой. Когда очередь дошла до меня, я снял куртку, а под ней пусер зенитовский. Милиционер смотрит, ничего понять не может. Раз пятнадцать слово «Зенит» прочитал. Наконец, дошло: «А ты что здесь делаешь?» «Друга поддержать приехал». «Нет, питерских мы не трогаем, выходи». Вышел и чувствовал себя своего рода изгоем. Но всё равно приятно было.
Партизан: Действительно, Питер в стране уважали. В 89-м году приехали в Тбилиси, а там комендантский час. Нам с Е2 нужен был ночлег. Раньше на скамейках могли спать в летнее время, флагами укрывшись. Но на этот раз военные не позволили, идите в гостиницу, мол. Хорошо, идём. На рецепции грузин: «Мест нет». Сказали, что из Питера. Номера сразу нашлись.
Падающий: В Москве в 90-х я по месяцу у «коней» мог жить. Многие из них в «Лужниках» работали грузчиками, так что и жильё, и еда у нас всегда были. Приезжать можно было без копейки. Батумский на моих глазах составлял первые фан-вестники. Сейчас он, кстати, работает пресс-атташе РФС.
Что мне делить с фанатами ЦСКА? Я знаю их детей, жён. Никаких взаимных претензий. А молодёжь пусть между собой разбирается, если хочет.
Находка
Прага: В Находку в 92-м мы с Денисом Е2 летели из Питера. Выезд запланировали, едва календарь чемпионата появился. «Зенит» не должен был остаться без поддержки даже в самой дальней точке страны. У нас на всех матчах хоть один-два человека были обязательно. Если кто-то ехал, ему атрибутику давали, на билеты скидывались. Этим ни «мясо», ни «кони» похвастаться не могли.
Копили на эту поездку около полугода – билет на самолет стоил сумасшедших денег. На домашнем матче с «Океаном» я купил десяток программок, чтобы затем в Находке их продать. С той же целью взяли с собой 10 литров спирта. Но всё равно билеты на самолёт оказались очень дорогими, пришлось мне на дорогу деньги занимать.
Наш самолет, видно, в отстойнике месяца два стоял, под потолком – рой мух. Но долетели. Сначала до Читы, затем – до Улан-Удэ. Во Владивосток прибыли вечером. Зашли на вокзал, чтобы до Находки ехать. В кассовом зале в уголке дверь. Открываю, а оттуда на меня воздух океана. Оказываемся на набережной, а там корабли, яхты. Праздник какой-то водный был. Всё это произвело огромное впечатление.
В Находку приехали рано утром. Зашли в кафе. Местные сначала не поверили, что мы из Питера, потом стали Олегом Гариным пугать. Мол, он вам покажет, два гола забьёт. «Пусть забьёт, – отвечаем, – у нас Боря Матвеев есть».
Когда выяснилось, что из-за опоздания «Зенита» игры не будет, настроение было ужасным. Местные предложили поиграть в футбол, что мы в итоге и сделали. В дальнейшем матч был переигран. На нём присутствовали Сабонис и ещё один человек.
Всё это я рассказываю для того, чтобы фанаты новых поколений понимали, как нелегко в те времена нам приходилось. Стариков, которые протащили наше движение через все трудности первой лиги, надо уважать. Сейчас всё намного проще, да и деньги заработать легче. На евровыездах можно жить в лучших гостиницах. Мы же никогда не шиковали, всё делалось по бюджету. Помню, в Ижевске я ночевал в шестиместном номере. Двое соседей уголовниками оказались.
И ещё один момент. Однажды на матч ветеранов в СКК пришёл Кирилл Юрьевич Лавров. Я подошёл к нему и сказал то, что давно хотел сказать: большое спасибо. Когда на стадион ходило 150 человек (вдумайтесь, на 70-тысячную арену!), я регулярно видел его на матчах «Зенита». Он искренне любил и поддерживал команду независимо от того, как она играла. Подписанная Кириллом Юрьевичем фотография наших фанатов в Раменском для меня теперь большая ценность. Для души это очень важно.
Везунчик
Падающий: В конце 80-х на Кирова разыгрывали лотерею машины «Жигули». Говорун торговал лотерейными билетами, чтобы денег на выезд заработать – сам иногородний, жил в общежитии. И вот как-то на матч пришло очень мало народу, никто билеты не покупает. И сидит он такой грустный, в руке пачка билетов, на деньги, говорит, попал. Посоветовали ему: запиши номера, вдруг повезёт. Записал, но в успех не верил. И вот когда он услышал объявление диктора, что его номер выиграл, подбросил всю пачку в воздух, только счастливый билет оставил, и на беговую дорожку с зенитовским флагом побежал. Потом отмечали его «шестёрку» бурно. В кои-то веки фанату повезло. Мы все были очень рады.
Уроки фанатского мастерства
Падающий: Один товарищ меня научил, как экономно ездить. Билет до Москвы стоил 8 рублей, по ученическому – 4. «Зачем ты столько денег тратишь, – говорит, – с машинистами за вино договаривайся». И вот купил я как-то бутылку сухого за рубль тридцать. Подошёл, поговорил и доехал до Москвы в дублирующей кабине.
Прага: Другой вариант – бесплатные вписки. До Москвы – даже впиской не считалось. Делалось это так. Перед поездом одеваешься в домашние тапочки, тренировочный костюм. Затем важно запомнить проводников смежных вагонов. Идёшь в тамбур, куришь. Заходит проводник пятого вагона, говоришь, что ты из четвертого. Заходит проводник четвёртого – значит, ты из пятого. Все через это прошли.
Когда «дальняк», возникает другая проблема – как добыть еду. Подсаживаешься к какой-нибудь сердобольной бабушке, рассказываешь ей, что едешь на футбол. Они, как правило, не понимали, думали, что мы футболисты. Дальше наступало время истории выездные рассказывать. Как только намекнёшь, что голодный, тебе со всех купе еду принесут. Сало, картошку, бутерброды. Однажды принесли столько, что нам даже не съесть было. Все были довольны. Мы сыты, людям вокруг весело.
Падающий: Ездили все вместе, друг друга знали, несмотря на то, что дома кто-то приходил на 33-й, кто-то на 47-й, 21-й секторы. Только на выездах проверялось, кто на что по-настоящему способен. Сейчас же складывается впечатление, что в движение войти очень просто.
Прага: Как-то недавно я разговаривал с одной молодой девчонкой. Сказала, что у неё уже 40 выездов. «А у тебя сколько?», – спрашивает. «Где-то семьдесят, – отвечаю, – только ездить я начал 20 лет назад».
Падающий: Надо понимать, что времена были совсем другие. Родители наши получали одинаково – от 70 до 130 рублей. Делить нам было нечего. Чтобы поехать на выезд, на обедах экономили, бутылки собирали и сдавали. Сейчас достаток у всех разный, но много ли людей, кто на последние поедет?
То, что многое сейчас изменилось – ничего страшного. Жизнь меняется. Пробились в Европу – здорово. Я никогда не мог подумать, что побываю в Англии, Германии, во Франции, в Италии. И ещё, что меня поразило. Раньше в провинции второй любимой командой местных болельщиков был «Спартак». А тут в Штутгарте встречаю парней из Калининграда в зенитовской атрибутике. «Вы же за красно-белых должны болеть!» «Да ну, мы – зенитовцы!» И такая картина в России теперь не редкость.
Записал Алексей АНТИПОВ.
Слушать в аудио-формате (на сайте ВКонтакте.ру)
Шляпа, Моряк: Гимн болельщиков "Зенита"
Гимн болельщиков «Зенита» был написан нашими фанатами 28 лет назад. С тех пор изменилось многое – и клуб, и команда, и город, и даже страна. Но гимн остался прежним, хотя попыток переписать его предпринималось немало. «ProЗенит» решил разобраться с этим феноменом и пригласил к разговору двоих представителей фан-движения начала 80-х – заводящего 33-го сектора Евгения Степанова (Шляпу) и автора текста песни «Знамя «Зенита» Дмитрия Ледовского (Моряка).
– Для начала давайте вспомним, как родился гимн…
Шляпа: В основе его написания лежала идея узнаваемой ленинградской музыки, а потому была выбрана «Вечерняя песня» Соловьёва-Седого. Подробности коллективного творчества уже изрядно стёрлись из памяти, но, по утверждению наших товарищей, «рыбу» принёс Молодой, который написал её вместе со своей мамой. Потом началось обсуждение и редактирование. По одной из версий, строчка «Ты не будешь один никогда» появилась потому, что соавтор гимна Зонт был страстным поклонником «Ливерпуля». Спорить не буду, но мне кажется, что ливерпульский девиз я узнал значительно позже и очень поразился тому, что это якобы калька. Мне ближе мысль, что это наше, своё, но оно оказалось таким же, как у «Ливерпуля».
Рифмы брали из уже существовавших кричалок. Например, «Рапид» – «Зенит» было в «считалочке». Откуда Кубок УЕФА вылез? Может быть, из «Будет гол, будет два, будет Кубок УЕФА».
Моряк: Раньше вообще немного другое боление было. В основном оно в кричалках и заключалось. Это то, чего сейчас нет, – на вираже их как-то себе и не представить. А на 33-м секторе тогда была куча кричалок, посвящённых игрокам. «В воротах «Зенита» надёжней ста замков стоит великий Миша Бирюков». Или «Я хочу иметь ребенка от Володи Казачёнка». Сейчас это звучит забавно, а тогда про Казачёнка десятки кричалок было. И про Желудкова, и про Тимофеева... Из этого народного творчества гимн в итоге и родился.
– Произошло это событие в стенах ДК им. Капранова, где был открыт Клуб любителей футбола.
М.: Да. Когда я потом в одной из газет прочитал, что это всё под крылом КГБ было, немало удивился.
Ш.: Ну, это одна из версий. Подполковник Паротиков, который курировал работу клуба, отличный был мужик. Терпел нас, организовал футбольную команду. Зимой мы выставлялись на первенство города как некие смешные люди, болеющие не за сильнейшие клубы СССР, а за «Зенит».
М.: В те годы это действительно вызывало удивление. Да, мы ленинградцы, но что толку болеть за «Зенит», который всё равно никогда ничего не выиграет. Люди увлечённо смотрели по телевизору матчи киевского «Динамо», «Днепра», «Спартака», читали отчёты в «Советском спорте» и потом всё это обсуждали. В СССР спорт был большой отдушиной.
– Противостояние с Москвой в те годы уже ощущалось?
Ш.: Да. Начинает ЦСКА в баскетболе тащить кого-то из наших к себе (тех же Тараканова, Тюбина или в хоккее – Дроздецкого) – болеем против «коней». В этом отношении они были врагами номер один. «Спартак» так не раздражал.
М.: Более того, со «Спартаком» мы дружили. Я прекрасно помню историю, совпавшую с моим первым выездом в 1981 году. «Кони» вели нас до вокзала. Милиция тогда ещё не совсем понимала, что к чему. И вдруг, когда уже казалось, что драки не избежать, из метро стали подниматься люди в красно-белых шапочках и шарфах, возвращавшиеся с какого-то своего матча. И грозовые облака развеялись.
– Вообще идея петь откуда взялась? Законодателями моды в СССР были фанаты «Спартака», но они же не пели.
Ш.: Это пришло из европейского футбола. Советские клубы участвовали в еврокубках, и, когда «Спартак» играл с какой-нибудь «Астон Виллой», было слышно, как англичане поют.
Во время игры гимн мы исполняли дважды – на пятой минуте и минут за пять до конца. Буквально на часы смотрели. Пели сидя, подняв руки. Вставать не разрешали – милиция могла вывести.
М.: За то, что хотя бы шарфы поднимать разрешали, спасибо в том числе и Жене, который договаривался с органами. То, что было дозволено на 33-м, могли не разрешить на других секторах. И на выездах приходилось специально договариваться. Я уж не говорю о флагах. Поскольку их не продавали в магазинах, значит, ты его где-то достал, и, скорее всего, неофициальным путём. У меня, в частности, флаг милиция отобрала уже на втором матче.
– А каким образом он у вас оказался?
М.: Знакомые знакомых спросили, не нужен ли. Я сказал, что нужен.
Ш.: На самом деле было немало предприятий оборонной промышленности, относящихся к ДСО «Зенит». Где-то флаги лежали в шкафах. Так что снимать их с флагштоков было необязательно.
– Почему обязанность общения с милицией легла именно на плечи заводящего Шляпы?
Ш.: Я был старшекурсником, повзрослее других. Помню, нас курировал капитан Кирилкин из отделения на улице Скороходова. Говорил: не будете серпантин кидать – пойте. Или находились другие компромиссы. Что-то не понравится милиции – начинают душить. Снова договариваемся.
М.: Женя был одним из тех, кто не употреблял алкоголь до и во время матчей. И это одна из причин, по которой именно Шляпа вёл переговоры. Мы знали, что его не повяжут по крайней мере за то, что он нетрезв.
– Заводящий был главным человеком на секторе?
Ш.: Не было у нас главных. Был некий центр – Щетина, Чиполлино, Зонт, Марадона... Самая активная часть нашего сектора.
М.: Мы все прошли через пионерию и комсомол. Хождение строем, подчинение некоему фюреру вызывало страшную антипатию, и наше неформальное объединение нравилось именно тем, что не было заорганизовано. Мы все были друзья, без дедовщины. И то, что Женя был заводящим, говорило о том, что он авторитет, но не дед.
– Как на 33-м внедрялось пение?
Ш.: Да никак. Сели рядом и начали петь, тексты раздали. Никакого обучения не было. Старались как могли, но пели плохо, конечно. Теорию хорового пения никто не проходил. Горло садилось быстро. Хотя я молодой был, глотка лужёная. Говорят, «заводы» мои слышали издалека.
– С тех пор прошло много лет, было много попыток написать новый гимн, но ничего не прижилось. Почему?
М.: Некоторое время назад я и сам считал, что текст надо поменять. Вместо Ленинград – Петербург и так далее. Но с возрастом пришло понимание: менять ничего нельзя. Гимн – это как цвета, как флаг. Гимн – это символ, и менять его категорически противопоказано.
Ш.: Есть другой вариант. Предположим, случится очередная веха в нашей славной истории – возьмём Лигу чемпионов. И кто-то сочинит для гимна пятый куплет. Представьте: заканчивается фраза «И победную песню споёт»… пауза, бой барабанов, и тут исполняется пятый куплет. А почему бы и нет?
– Как, на ваш взгляд, гимн звучит на «Петровском»?
Ш.: Во-первых, хочу сказать спасибо тем, кто догадался запустить на «Петровском» фонограмму. До этого были песни, самые разные. Лучшее, на мой взгляд, «Мне всё по-барабану». На смену песни Паращука пришёл как раз гимн. Люди стали его слушать, а ведь до этого текст знали далеко не все посетители нашего стадиона.
Как сейчас поют? Однозначно лучше. Здесь важны два фактора: настроение и сырая погода, чтобы звук лучше распространялся. Когда воздух разряжен – кто в лес, кто по дрова. Такова особенность акустики «Петровского».
М.: Когда на табло появилось караоке, многие возмущались. Но это очень помогает синхронизировать пение. Раньше было проще – хор из ста человек споёт качественнее, чем 20 тысяч. Широко известный факт: на выезде гимн поётся лучше. Меньше людей, зато они более подготовленные и понимающие.
Ш.: Кстати, просто молодцы, что во время игры без зрителей запустили гимн. Это было неожиданно и здорово.
– Дмитрий, если гимн – продукт коллективного творчества, то авторство песни «Знамя «Зенита» принадлежит лично вам.
М.: Когда обсуждали гимн, я всё время говорил: не надо много куплетов, надо короче. Но гимн должен вмещать в себя всё: и нашу любовь к «Зениту», и нелюбовь к соперникам, и то, что Кубок УЕФА наш «Зенит» возьмёт. Поэтому, чтобы гимн не растягивать, у меня и возникла идея второй песни. Написана она была за один вечер. Рифмы элементарные. Выбор мотива тоже очень простой – таких узнаваемых песен о Ленинграде, как «Крейсер «Аврора», больше не было. Сейчас, по прошествии стольких лет, меня мучает только одно: сбой ритма в строчке «А только сине-бело-голубой». Мелодия подразумевает «белО». Тем не менее, мне самому песня очень понравилась, я был горд. Размножил её на печатной машинке через три копирки, 15 или 16 экземпляров.
Помню первую реакцию на обсуждениях: зачем вторая песня? Пусть люди гимн сначала выучат. Но «Аврора» не была конкуренцией гимну. И такое противопоставление из серии «любить – так королеву».
– Когда сейчас вираж поёт «Знамя «Зенита», какие эмоции вы испытываете?
М.: Мурашки по коже! Когда я окончил Макаровку и начал плавать, моя футбольная жизнь прервалась лет на десять. И вот я снова на стадионе и слышу эту песню. Состояние близкое к шоковому. Очень приятно! А на выездах – особенно.
Записал Алексей АНТИПОВ.
Слушать аудио на сайте Вконтакте.ру
Ихтиандр: Адреналин, которого нет
Юрий Николаюк, в фанатских кругах известный как Ихтиандр, помнит «Зенит» еще образца 70-х. В интервью «ProЗениту» он рассказал о том, что предшествовало рождению футбольного фанатизма в нашем городе, вспомнил любимые выезды в Киев и Вильнюс и объяснил, какую роль в его судьбе сыграла знаменитая битва с фанатами «Спартака» при Щелковском шоссе.
Спорт № 2
Когда в первой половине 70-х я учился в школе, у нас почему-то не было традиции ходить на футбол. Народ предпочитал хоккей, который в СССР был спортом № 1. И наверное, не потому, что хоккей любил генеральный секретарь. Скорее наоборот: любил он его как самый популярный вид спорта. Попасть в «Юбилейный» было тяжело, особенно на матчи с московскими клубами. Кто-то обращался за помощью к барыгам: с большими пачками билетов они стояли перед спорткомплексом уже тогда.
Но нельзя сказать, что за футболом мы вообще не следили. Неподалеку от моего дома находился стадион «Арсенал» – вторая по качеству поляна в городе. На ней регулярно играл дубль «Зенита». На «Арсенал» мы ходили с удовольствием, как и многие другие болельщики. Приходили примерно за час – иначе место на небольшой трибунке было не занять. Вокруг – выездная торговля: пирожки, лимонад. Продавались вымпелы, посвященные каждому матчу. Еще приятным бонусом игры дублеров мог стать мяч, особенно если он вылетал за здание стадиона. Мы бежали за ним, якобы чтобы отдать футболистам, а на самом деле хватали – и в кусты. После школы мы играли во дворе вполне профессиональными мячами.
Тем временем мама пыталась приобщить меня к культуре. Водила в филармонию, в театры. Не скажу, что я очень уж страдал, но срежиссированное действо – это не мое. И когда в 1974 году я попал на Кирова, праздничная футбольная атмосфера сразу запала мне в душу. Была хорошая погода, ветер с залива, запах моря… Мне очень понравилось.
Ходил я и на матчи ленинградского «Динамо», которое очень хорошо играло во второй лиге. На «Зенит» еще не слишком охотно отпускали родители, поскольку мой дядюшка был на игре с «Торпедо» в 1957 году и частенько вспоминал, как уходил вплавь на Васильевский остров. А на «Динамо» народу ходило мало, хотя команда была классная – Гончаров, Зинченко, Николаев, Хромченков, Пронин… Во второй лиге они несли всех, но на Кирова на них лишь по 3–5 тысяч собиралось.
Мужики и циники
Были ли в середине 70-х предпосылки для зарождения фан-движения? Пожалуй, нет. Вот на хоккее в «Юбилейном», бывало, народ заводился. Закрытое помещение, отличная акустика. Когда скандировали «Шайбу! Шайбу!» и при этом начинали еще ногами топать, здорово получалось. А на Кирова ветер, акустики никакой. Характерный признак стадиона того времени – и это не только я, многие вспоминают – звук катящихся вниз бутылок. Стадион большой и покатый. Бутылки не бились, а проносить их не возбранялось – личного досмотра не было.
По будням на футбол ходили большие заводские компании. В своем цехе я был самым молодым. Мужики просили мастера отпустить меня с обеда, собирали деньги и отправляли меня за билетами, провиантом и стаканами, которые следовало взять из автоматов, торгующих газировкой. В 4 часа мужики выходили с проходной, где я уже стоял с двумя сумками, садились в первый попавшийся трамвай – они со всего города на Кирова шли – и собирались в парке перед стадионом. Атмосфера – как 1 мая или 7 ноября. Милиционеры до Олимпиады следили только за тем, чтобы не было беспорядков, и к отдыхающим не приставали. Затем люди шли смотреть футбол – именно смотреть. Иногда, когда совсем уж заруба начиналась на поле, народ заряжал: «Шайбу! Шайбу!» Меня это слегка коробило. Когда один раз, это остроумно. Когда входит в систему – уже не смешно.
Попадались среди болельщиков и достаточно заметные фигуры. Один мужик все время сидел за воротами и кричал: «Зенит», комбинацию!» Его так и звали – Комбинация.
Была тогда еще группа людей – постарше нас, следующее поколение, – которых в начале 80-х мы окрестили циниками. Это сокращение от «ценители футбола». У них была своя компания, но с ними было интересно, и мы к ним перебрались. Циники ходили на все спортивные соревнования, проходившие в нашем городе: футбол, хоккей, баскетбол, волейбол. Во всем разбирались. Их грядка – 15–20 человек – сохранилась до сих пор, с учетом смены поколений, конечно. Из стариков на «Петровский» ходят Боря Папаша, Геша. Прозвища у них, кстати, тоже появились еще в те времена. В основном по месту проживания: Кировец, Политехник. Были и забавные: Кушай Кашу, Пиво-Воды. Леша был Президент. Такое прозвище само говорит о статусе человека.
Первая попытка
В 1977 году мы вернулись из стройотряда. Стройотрядовские курточки тоже, кстати, знаком некой касты были: ты уже не маменькин сынок – мужик, боец. Если человека в стройотрядовке кто-то будет обижать, за него такие же люди впишутся обязательно. То есть некая система уже созревала изнутри. В общем, по приезде 30 августа я предложил друзьям сходить на «Зенит» – «Арарат». Человек пятнадцать в эту историю вписалось. У касс с параллельного потока такую же компанию встретили. Среди них – Антоха, брат которого был моряком, плавал в Европу и рассказывал нам, как там болеют за футбольные команды. Из экономии мы взяли билеты на детский 40-й сектор. Он был практически пуст – детишки по центральным трибунам расползлись, но милиционеры все равно присутствовали. Ну и мы остались. Неподалеку расположилась армянская диаспора, которая громко поддерживала своих. Кавказцы вообще в те годы на трибунах активны были. Если, скажем, азербайджанцы числом брали, то армяне отличались, говоря современным языком, качеством поддержки. Болели очень дружно. Хотя они с турками и враги, видимо, корни сказывались. Прыгать и кричать могли всю игру, на каждом матче их было слышно. Возможно, сказалось и то, что «Арарат» не так давно был чемпионом.
И вот они собрались, человек 150–200. Сразу же зарядили свой знаменитый клич. Нас это задело – они болеют, а мы футбол смотрим. Ну, Антоха и предложил: «Давайте как в Голландии». Он кричал: «Аля-улю!» – а мы: «Гол! Гол!» Получилось здорово, некий аналог современного «Надо гол, гол, гол!». Но милиционерам не понравилось, и они отбили у нас всякую охоту болеть активно.
Адреналин
На последних домашних матчах 80-го мы сидели на 50-м секторе. «Зенит» шел к бронзе, народ в эйфории. И мы обратили внимание на то, что на 33-м появилась кучка людей в синем. Сначала мы подумали, что это из какой-то спортшколы ребята подтянулись. Но потом друзья мне объяснили, что это не спортсмены, а просто болельщики. Весной 81-го меня они на 33-й и перетащили. Так от циников я перешел к фанатам. Интересно, что те, с кем я делал свой первый выезд на ЦСКА, немного поболели и ушли, а я остался. Именно на выездах люди и проверялись. Возвращаешься из какого-нибудь трудного путешествия: «Господи, да чтобы я еще куда-нибудь поехал!» А к вокзалу подъезжаешь и думаешь: «Когда у нас следующий выезд?»
Что нас влекло в дорогу? Во-первых, сам футбол. По телевизору его мало показывали. Во-вторых, адреналин. Тот адреналин, который сейчас никому не почувствовать. Одно дело, когда 3–5 тысяч на гостевой матч приехало, – это другие эмоции, на чувстве собственного превосходства замешанные. А когда вас 20 человек и весь стадион вас ненавидит – такого сейчас действительно не испытаешь. При этом, на удивление, кроме Вильнюса у меня практически нигде серьезных конфликтов не возникало. Хотя варианты были. То ли в 82-м, то ли в 83-м приехали в Ленинград кони, человек 120–150. По тем временам это был гигантский выезд, и милиция всех загнала в правый двор стадиона. Мимо мы втроем с друзьями проходили – ну и нас туда до кучи. Думали, что побьют, но со стороны коней никакой агрессии вообще не было. Лозунг «От Москвы и до Карпат фанат фанату друг и брат» в те годы работал.
Дружить в те годы мы по возможности старались со всеми. Все знают, что были хорошие отношения с фанатами «Спартака», но саму их команду я очень не любил. Даже на домашние матчи с мясом не ходил – слишком близко к сердцу принимал любое поражение от них. Почему так сложилось? Трудно сказать. Но весь этот визг о народной команде очень раздражал. Народная команда, народная команда! А на самом деле – мясокомбинат. Какой праздник для меня был, когда они вылетели, не передать. Даже погоду в тот день помню. Пепел Клааса стучит в мое сердце.
Киев
Из приятных во всех отношениях выездов в первую очередь вспоминается Киев. Приезжаем в 83-м на вокзал, человек 30 динамовских фанатов нас встречают и сразу же распределяют по квартирам, кормят, поят. На стадионе договариваемся, что, когда они заряжают, мы молчим, не глушим. И наоборот. Еще в Киеве был интересный полковник милиции, который нами занимался. Подходит: «Привет, земляки!» – «Какие же мы тебе земляки?» – «А я в Ленинграде учился». Вопрос с гостевым сектором он решил кардинально: поставил на входе вместе со своим сотрудником нашего человека. Пропускали по фейс-контролю только ленинградцев. При счете 2:0 в пользу «Зенита» в нас с соседних секторов полетели огрызки яблок, мороженое. Пришло и угрожающее письмо. На обрывке газеты химическим карандашом было накорябано: «Ленинградские жлобы, заткните свои пасти, а то получите п…ей».
Обратно возвращались, вписавшись в общий вагон. Человек 12–15, все вбились в одно купе. По пять человек сидели на нижних полках, остальные – на вторых и на третьих. Вышли покурить, и дед украинский к нам подсел. Достал из огромного мешка буханку хлеба размером с автомобильное колесо, домашнюю колбасу с чесночком и начинает все это великолепие наворачивать. Мы, голодные, сидим и со всех сторон на него смотрим. Наконец Паша Чиполлино не выдержал: «Такие, как этот дед, мою бабку в блокаду съели!» Дед вскочил, бросил нам хлеб и колбасу – мол, подавитесь – и в тамбур убежал.
В Орше – проверка билетов. Пришлось выписаться. Но поезд стоял минут 40, и мы разбрелись по 2–3 человека по разным вагонам. Мне в напарники достался Коля Никотин, а вагон – купейный, где особо не спрячешься. В общем, стояли в тамбуре, курили. Пришли ревизоры и заперли нас, чтобы в Витебске милиции передать. Тут какой-то железнодорожник с ключом. Мы вышли и спрятались в единственно возможном месте – в туалете. Жарко, душно. Сидели минут 40, пока народ в дверь ломиться не начал. Чтобы они проводников не позвали, пришлось открыть. Дальше картина маслом. Очередь человек пятнадцать, в основном тетки. И мы выходим – два красных потных мужика. Ох, как они на нас смотрели!
Ревизию мы пересидели в другом вагоне, а потом вернулись в свой общий. Когда выходили в Ленинграде, проводница была сильно удивлена: «Вас же в Орше высадили!» «Догнали», – отвечаем.
Военное положение
Вильнюс был, с одной стороны, приятным выездом, а с другой – не очень. В первую очередь из-за отношения к нам местных жителей и милиции. Да, на стадионе можно было болеть активно, но до стадиона надо было еще дойти. Ловить нас начинали уже на вокзале.
Вообще, в Вильнюс ходили три поезда. Тех, кто брал билеты, другие фанаты просили ехать на первом, чтобы с ними вписаться, а если выпишут, вписаться в один из следующих. А прибывали поезда в Вильнюс ночью. Как-то приехали компанией человек десять, и мы с Клоуном отлучились соку попить. Выходим на площадь, а наших никого. Стали искать. Видим, идут два мента. «Пойдемте, – говорят, – отведем вас к вашим». Привели: наши все в обезьяннике сидят, ну и нас туда до кучи. Стали угрожать: уголовное дело на вас заведем за вооруженный грабеж. Привели какого-то алкаша, который стал говорить, что мы его ограбили. Бредятина полнейшая, сидим грустим. Но утром пришел капитан, открыл решетку и бросил нам наши паспорта: «Еще раз на вокзале увижу – точно в тюрьму поедете».
Что мне нравилось в литовцах – дружные они были. Побить русских вставал весь стадион. Даже дети со стариками. Когда игра заканчивалась, народ с трибун выдавливали внутренние войска. Выдавят всех, подгонят машины, какие есть, – вплоть до автозаков и медицинских – и отвозят нас на вокзал, который уже оцеплен. Там – отдельный зал ожидания. Словом, военное положение, и по тем временам непривычно это было.
Однажды нас все же погнали. Народ расслабился в зале ожидания, и тут толпа с ревом влетает. Первая реакция – валить в другую дверь. Хорошо Коля Беломор не растерялся: «Вы куда бежите, козлы? Посмотрите, сколько вас и сколько их!» Посмотрели: нас примерно в пять раз больше. Пока милиция не среагировала, успели спустить по лестнице кое-кого.
Сильное чувство
После чемпионства 84-го года в развитии мы остановились. Видимо, как и футболисты, почивали на лаврах. Хотя фанаты стали плодиться, как грибы в лесу. Появились новые мифические фан-сектора: 22-й, 27-й… Затем результаты команды пошли на спад, и наше движение стало потихонечку загибаться. Думали, с Киевом будем всю жизнь за чемпионство бороться, а тут облом такой. Стыдно признаться, но в 1987-м я хоть и ездил еще, но уже начал домашки некоторые пропускать, чего раньше категорически не было. Затем вообще перестал ходить до 96-го. Тогда многие вернулись – из любопытства, видимо. Кто-то пришел посмотреть и снова пропал. Кто-то остался.
Я в 96-м тоже пришел, а ездить снова начал после Щелчка. Здорово он мне по психике ударил. И дело не в самой драке – подумаешь, побили, – а в том шабаше, который мясные устроили в прессе. В центральных газетах стали печатать полнейший бред. «Волков» называли элитной боевой группировкой! Мол, такую крутую банду молодые спартачи завалили. Лидер мясных Профессор вспомнил эпизод из времен нашей дружбы, когда в середине 80-х москвичи сидели на 35-м секторе и мы весь матч ходили в гости друг к другу. После Щелчка версия Профессора звучала уже иначе: «Мы такие крутые, сели у них под носом, а они даже не прыгнули». Полный идиотизм! Получается, ненависть заставила меня вновь вернуться к фанатской жизни. Всё-таки это чувство намного сильнее, чем любовь (смеется).
Записал Алексей АНТИПОВ.
Монах: Самый правый из левых
В восьмидесятые годы прошлого века фанатским сектором стадиона им. Кирова считался не только 33-й, но и 47-й. Однако его посетители практически не ездили на гостевые матчи, не отличались высокой организацией поддержки, да и вообще особенно не стремились к какому-либо развитию. Как следствие, сектор 47 уничижительно именовался «левым». Однако и здесь находились люди, оставившие заметный след в истории зенитовского фанатизма. В первую очередь это Евгений по прозвищу Монах. Его так и называли: самый правый из левых.
– На стадионе я впервые появился в 1980-м, – рассказывает Евгений. – Следующий год у меня выпал, а в 82-м я снова пришел и даже попробовал сделать выезд в Донецк. Но мы почему-то решили, что на дальнобоях доберемся быстрее, чем на поездах. До Витебска я по трассе дошел, но там понял, что не успеваю, и пришлось вернуться. Регулярно же ездить я начал с 83-го.
Почему 47-й? У меня друзья на 33 пару матчей сидели, а потом они решили свой сектор поднимать. Фанатов в то время я и не знал никого. Когда друзья в армию ушли, получилось, что 47-й стал моим сектором. Да, 33-й – это прекрасно, на выездах я с ними. Но дома – все же 47-й.
– Что вас привлекало в первую очередь? Сам футбол, боление?
– Футбол, конечно, интересен. Но я, видимо, всю жизнь неформалом был, а фанаты в те годы оказались мне ближе всего по духу. Панки были неинтересны, хиппи – тоже, хотя я и выглядел тогда как хиппи.
– Ветераны зенитовского фан-движения в своих интервью называют вас не иначе как «системным хиппи»…
– Они ошибаются. С хипповской системой я как раз через фанатов и познакомился. Было это на выезде в Вильнюсе. С Хайрастым мы тогда пошли побродить по хипповским тусам, а когда вернулись, нам рассказали, что на вокзале была большая драка.
Тот выезд вообще получился запоминающимся. Во-первых, в Вильнюс я попал случайно. Пришел на вокзал проводить наших, денег не было ни копейки, но меня буквально затащили в поезд. Насколько я помню, расклад был примерно такой: 14 билетов на 50 человек. К Вильнюсу меня уже признавали своим проводники трех вагонов. Потом меня забыли на третьей полке, и несколько человек носились по составу, чтобы меня найти. В Вильнюс приехали ночью, с песнями и шизовками пошли на стадион. С середины пути милиция стала загонять нас обратно на вокзал.
Утром кто-то из наших купил на базаре белого петуха, и его раскрасили в сине-бело-голубые цвета. До стадиона донесли, но выпустить его на поле милиция запретила категорически. Запомнилось и то, что некоторые пришли на матч с раскрашенными театральным гримом лицами, а потом милиционеры долго отмывали их холодной водой с песочком. Ну и, конечно, поразило то, что Вильнюс оказался самым свободным городом в отношении фанатов. Единственный стадион в стране, трибуны которого были полностью заполнены цветами своего клуба.
– Это говорило о демократичности литовской милиции?
– Скорее решения принимала не милиция, а руководство Вильнюса. В других городах, особенно в Москве, запрещалось очень многое, вплоть до значков.
– А в чем заключался конфликт с фанатами «Жальгириса»? С москвичами понятно: мы дружим со «Спартаком», значит, «Динамо» и ЦСКА становятся врагами…
– Дружба со «Спартаком» странная какая-то была. Дружили не со всеми мясными, а с отдельными людьми из основы. Дружили, но движ не уважали. С конями же бились, но уважали. «Динамо» никогда особого интереса не вызывало. У «Торпедо» какая-то мажорная тусовка образовалась, богатенькая... А что касается литовцев, у них очень сильны были националистические взгляды. При этом у «Жальгириса» практически не было фанатов. После таких встреч гостей сами они просто боялись ездить.
– А почему спартаковских фанатов не уважали?
– Очень много левачья, людей, которые ничего не понимали, не умели и не хотели уметь. Фанатской движухи не было. У ЦСКА – другое дело. Помню, сидим в пикете на Кирова, человек 20. Еще матч не начался, а нас уже забрали за атрибутику. И тут открывается дверь, и милиционер заталкивает к нам то ли Зину, то ли Марину. Он спиной к двери, кулаки выставил: подходите гады. Вот за это уважали – готов был один против толпы за свои цвета постоять. Естественно, его никто не тронул тогда.
– Вообще вам часто доводилось в стычках участвовать?
– Доводилось (смеется). В 83-м на Ленинградском вокзале произошла знаменитая драка с конями. Тогда еще Беломор сказал: «Кто побежит, в Питере на стадион не приходите». Это был мой пятый выезд. Милиция нас в электричку запихивала, не разбираясь, у кого есть билет, а у кого нет.
– Судя по тому, что после фанатизма вы стали хиппи, все эти разборки вам не должны быть близки…
– Пацифистом я никогда не был. Не боец – да, но с хиппи я протусил не больше года, затем наступил новый период – хэви-метал.
– То есть основное, что привлекало вас в фанатизме, – это некая неформальность обстановки?
– Конечно. Не умел я жить в рамках, да и сейчас не умею. В связи с этим вспоминается еще одна история. Ехали с Кирова, «Зенит» проиграл, настроение поганое. Стоим в трамвае, а мимо идет толпа левачья с криками: «Зенит» – чемпион!» И что-то меня это взбесило. А со мной была девочка с сектора и мальчишка молодой, у которого нашелся кусок оторванной у кого-то спартаковской розы (фанатского шарфа. – Прим. ред.). Выскочили мы с ним, встали перед толпой, растянув эту розу, и стали скандировать: «Спартак» – чемпион!» А толпа большая, сотни людей, наверное. Обходят они нас молча и дальше снова свои кричалки затягивают. Стоим мы вдвоем как оплеванные: «Как же так?» Ни я не боец, ни он. Но пробежали мы вперед в голову толпы, раздавая тумаки направо-налево, построили всех парами, объяснили, что здесь рядом роддом, кричать нельзя. Мимо роддома народ прошел уже молча.
– Вижу противоречие. Если вы столь серьезно боролись с левыми толпами, что же заставляло на 47-м сидеть?
– А я там главным был (смеется). Это же льстит самолюбию. Приходишь на стадион, все говорят: «О, Монах пришел». Показываешь: два места. Тебе освобождают их в самом центре. Садишься, руководишь: что кричать, когда. Получалось, конечно, не очень, но какая-то тусовка вокруг меня была. Когда я ушел со стадиона, те, кто начал ездить, перешли на 33-й.
– А как такой авторитет зарабатывался?
– Во-первых, я ездил, а таких людей на нашем секторе практически не было. Во-вторых, как себя покажешь, так тебя и будут воспринимать. Был случай, когда Чиполлино пытался с меня розу снять. Не получилось. После этого как раз случился выезд на коней. Тогда на обратном пути в Твери меня назвали Монахом.
– Прозвище – это своего рода признание?
– В данном случае, думаю, да. Тогда нас крестили троих. Один получил прозвище Додик, второй – Пентюх. «Монах» на этом фоне звучало действительно как признание. Назвали меня так за длинные волосы. От прозвища Волосатый я отказался сразу, а Хайрастый уже был.
– Роза, на которую Чиполлино претендовал, как выглядела?
– Двухцветная – темно-синяя с белым. Тогда еще полностью на трехцветные не перешли. Сине-бело-голубая чуть позже появилась. Любую атрибутику вплоть до значков могла отобрать милиция, но все равно носили. Даже когда приезжали в Москву. Если надо было незаметно пройти, снимали, но на стадионе надевали вновь. Поэтому мне не очень нравятся современные казуальные движения, когда фанаты атрибутику не носят. Фанат на то и фанат – его должно быть видно.
– Поэтому, наверное, и не носят – сейчас в атрибутике весь стадион.
– У металлистов то же самое произошло – когда все стали клепать себе браслеты, основа железо с себя сняла. Но я считаю, что фанаты все равно должны придерживаться своих цветов.
– Наличие атрибутики в 80-е – не единственный признак принадлежности к фан-движению?
– Нет, конечно. Фанатом можно было стать только на выезде. До этого ты болельщик – не более того. Выезды сплачивали людей. Ты едешь и знаешь, что встретишь там своих, и не важно, знаком ты с ними или нет. В одиночку тяжело, и это несмотря на то, что на той же Украине, например, ленинградцев любили. Помню, в Донецке после матча идем с местными фанатами – они нас провожают. И тут навстречу валит многотысячная толпа мужиков: «Бей зенитчиков» – и прочая ерунда. Выходят двое фанатов «Шахтера»: «Стоять, это наши друзья». Мужики успокаиваются.
– Проблемы с местным населением возникали практически везде. Непонятно, откуда у простого народа столько агрессии бралось.
– Местничество. Приезжают чужие, кричат против их любимой команды. Как такое возможно?
– Сейчас вы на стадион ходите?
– Очень редко, раза два в год. И на левых секторах сидел, и на правые заходил… Тусовки. Раз тусовка, два, три. А я не из тусовки, мне там делать нечего. Из тех неформальных течений, к которым я имел отношение, практически все были молодые, только зарождавшиеся. Кроме хиппи, наверное. Но хиппи мне неинтересны были. Просто внешний вид соответствовал, и меня принимали за своего. Я в «Сайгон»-то попал очень смешно. Стоял на Климате в драных джинсах, в свитере зеленом длинном, с зенитовскими значками на противогазной сумке. Подходят два волосатых, приезжих: «А где здесь «Сайгон»?» «Не знаю, – отвечаю, – я не хиппи, я фанат». Познакомились, вписал я их. Позже они показали мне «Сайгон», там знакомые люди оказались…
– Получается, неформальные течения Ленинграда в те годы пересекались между собой?
– Да, конечно. Хипповская система была достаточно интересным механизмом, и она работала. Потому что в любом городе можно было найти хоть одного волосатого, а значит, найти и стол, и крышу. Надо куда-то ехать – просто заходишь на тусовку и практически всегда найдешь вписку.
– У фанатов был такой же механизм?
– Примерно. Стоим как-то после матча на вокзале в Одессе. Денег нет, а ехать домой надо. И тут понимаю, что сейчас фанаты киевского «Динамо» в Ленинград на выезд поедут. Добираемся все до Киева, находим на вокзале хохлов. Они как раз в поезд вписывались, а меня проводники запомнили – единственный волосатый на всю деревню – и ни в один вагон не впустили. Стою как дурак, все уехали. И тут какие-то два левых киевлянина подошли. Мол, отведем тебя к правому фэну Кирпичу, который в Лунапарке работает. Отвели. Пока я его ждал, меня и одного из попутчиков, естественно, забрали за внешний вид. Стою в пикете. Куртка в руках с вымпелом «Зенита» на спине, розик в нее завернут. «Сейчас, волосатый, придут комсомольцы и будут тебя стричь», – милиционер говорит. «Я не хиппи, я фанат, из Одессы в Питер еду», – отвечаю, но меня не понимают. Рядом мальчишка левенький, а у него вся грудь в значках зарубежных клубов. Эти боровы откормленные – цвет милиции украинской – попытались уличить его в том, что он «Динамо» киевское не любит. Мальчишка бледнеет, зеленеет: «Кто? Я не люблю?» С этими словами он распахивает куртку, а под ней вся грудь в значках «Динамо» Киев. Отпустили его. А у меня случайно куртка выпала, розик раскатился… Они аж через стол перегнулись: «Ты фанат, что ли?» – «Да я о чем и говорю вам весь день…» – «Есть хочешь?» – «Да». Дали мне полпалки копченой колбасы и осьмушку хлеба. Доел – отпустили.
– Из 14 ваших выездов есть какой-то самый любимый?
– Их несколько. Самый важный – на коней. Приняли меня тогда. Запомнился двойник Донецк – Харьков. За 10 дней путешествия меня забирали в милицию 11 раз. По дороге домой сначала заехал в Минск, затем – в Смоленск и Москву. Такой зигзаг удачи получился! Еще был зигзаг, когда с тремя рублями через Москву в Киев ездил, туда и обратно. 19 пересадок, пять раз на контролеров нарывался, три раза с поездов ссаживали…
В Кишиневе как-то мы с приятелем увидели огромные гладиолусы по 15 копеек. Купили по охапке. На стадионе пролезли через все кордоны к скамейке запасных и даже смогли их вручить. На нашем секторе кроме полутора десятков фанатов сидели 50–70 ленинградцев из трудового лагеря. Стали болеть, и я розеткой задел какого-то местного мужика. Завязалась перепалка, затем драка. Когда милиция в прямом смысле стала выносить меня с сектора, поразила реакция местных: «В парикмахерскую его». История завершилась тем, что за пределами стадиона меня отпустили, я пролез без билета с противоположной стороны и досмотрел игру на другом секторе, а наши весь остаток матча бились с молдаванами.
– Если прическа доставляла столько проблем, не проще ли было постричься?
– Нет. С детства это было выражением моей свободы. В школе меня стригли дважды в год – на 1 января и 1 сентября. Когда фанатеть начал, уже обросший был. Меня менты постригли только в 1986-м, когда на 10 суток определили: я командира ОКОДа послал (ОКОД – оперативный комсомольский отряд дзержинцев. – Прим. ред.). Помню, судья еще сказал: «Я не хочу, чтобы такие ходили по моему Невскому».
– Ваши выездные приключения наверняка требовали немало времени. Как решали эту проблему?
– Подходил на работе к начальнику цеха и говорил: «Я на выезд!» – «Ну, поболей там за наших». Затем иду к мужикам-сменщикам: «Мне уехать надо». – «Ехай-ехай!»
– Завершая наш разговор, хотелось бы понять: что первично в желании молодежи 80-х быть фанатами? Романтика путешествий, некий протест?
– Все было. И протест, и романтика, и любовь к футболу. Точнее, даже не к футболу, а к «Зениту». Непередаваемая вещь. «Зенит» тогда еще не был чемпионом, но при этом весь Питер его любил. И будет любить, невзирая ни на что. Да и не только Питер.
– Почему?
– «Зенит» очень питерский. В команду приходят люди – иногородние, иностранцы, и через некоторое время они становятся нашими, питерскими. Есть в Петербурге какое-то свое отношение к жизни. Это очень сложно словами описать. У меня это на уровне чувств.
Интервью записал Алексей АНТИПОВ.
Партизан отважный Коля
Николай Коломенский, в фанатских кругах известный как Партизан, начал ездить за командой в самое трудное для нее время — в начале 90-х. В том, что по его воспоминаниям можно изучать географию нашей страны, убедился «ProЗенит».
1991
Болельщиком «Зенита» я стал в 1984 году. Попал на золотой матч с «Металлистом», да и вообще удовольствие от игры команды в том сезоне получил колоссальное. С тех пор стал постоянно ходить на домашние матчи. Затем служил в армии, а по возвращении меня потянуло на выезд. Был 1991 год, команда только что вылетела в первый дивизион чемпионата СССР.
Первым моим выездом был Воронеж. Даже дату помню — 20 мая. Пригласил с собой приятеля, и поехали. Времена были трудные, заработки низкие, поэтому маршрут я разработал максимально экономичный. Доехали до Москвы, оттуда — до станции Узуново. Далее на «собаках» (электричках) до Мичуринска, где вписались в проходящий поезд. «Собаки» и вписки были своего рода брендом фанатов 80-х, их опыт пригодился и мне. Дорога заняла всего два дня.
Первый человек, которого я увидел на вокзале Воронежа, — Денис Е2. Он встречал ребят, которые должны были приехать из Камышина, где «Зенит» проводил предыдущий матч. Затем все вместе пошли в город. Перед стадионом я занялся продажей программок с домашних матчей «Зенита» (этот маленький бизнес в дальнейшем выручал не только меня, но и товарищей, которые ездили со мной). Пока торговал, всех остальных ленинградцев повязала милиция. Выпустили их только после перерыва, и в первом тайме я был единственным болельщиком «Зенита» на стадионе. Молча сидел и переживал в толпе местных — гостевых трибун в те годы еще не было. Обычно фанаты просили пропустить их бесплатно, и зачастую это проходило. Но в Воронеже деньги у меня были, и я купил билет на центральную трибуну.
«Зенит» проиграл, однако меня это не оттолкнуло. Наоборот, я вновь стал собираться в дорогу. Каждый выезд — это новая неповторимая история, новый город. Вторым был Ярославль. Обычный выезд — человек тридцать. Осматривать красоты церквей и других достопримечательностей не было времени — этот пробел я восполнил в следующих сезонах. С Ярославлем, кстати, связано мое прозвище Партизан. В 1995-м мы ехали на матч с «Шинником», и один из моих попутчиков вспомнил песню Лаэртского «Партизан отважный Коля». До этого меня звали и «Коля-программист» из-за программок, и «Коля-ворон» из-за Воронежа, но не прижилось. А Партизан прижился.
Какие-то деньги я зарабатывал. Часть отдавал родителям, остальное тратил на выезды. На работе мне говорили: «Ты же себя обманываешь! Берешь дни за свой счет, недозарабатываешь, а деньги тратишь». «Ничего не могу с собой поделать», — отвечал я. Несмотря на то что команда обычно проигрывала, для меня главным было находиться рядом с ней. Я настолько прикипел к «Зениту», что ехал вновь и вновь.
По дороге на двойник Тирасполь — Симферополь меня пытались ограбить. Три здоровых бугая в тамбуре попросили показать, что в сумке. Увидев программки, обозвали меня барахольщиком и ушли. После матча с тираспольским «Тилигулом» (проиграли 0:2) втроем с Французом и Гастролером попытались заночевать на каком-то катере, но расшумелись, прибежал охранник и нас выгнал. Спали в итоге под кустами, накрывшись флагами. Ночевать на улице в южных городах для фаната было обычным явлением, поскольку милиция за нами не охотилась. Заехав в Одессу по дороге в Симферополь, мы тоже спали на скамейках, правда, на территории интерната. Подошли к хозяйке, пообещали вести себя тихо и попросили одеяла, поскольку было прохладно. Кроме одеял она еще и еды дала.
На вокзале Симферополя я наблюдал забавную картину, как Клоун вписывает в поезд Бибигона через окно туалета. Увидели, что проводницы на платформе нет, и вперед. Особенно безбилетников в те годы не гоняли. Милиции в поездах не было — она только на вокзалах стояла. Если кому-то не везло и его вычисляли в «гробу» (багажный отсек под нижней полкой. — Прим. ред.), «раю» (багажный отсек над входом в купе. — Прим. ред.), или в нерабочих тамбурах, проводники справлялись сами.
В том году был у меня и двойник Сухуми — Баку. Впервые увидел Черное море и виноградники за колючей проволокой. На сухумском стадионе местные мужики, обрадованные победой 4:1, предложили у них остановиться, но я отказался. Мы встретились с Денисом Е2 (на этом двойнике были только мы с ним), сняли домик, а наутро на автобусе через перевалы приехали в Тбилиси. Там — военное положение, комендантский час. Только присели на скамейку, как к нам подошли военные с автоматами: «Уходите!» Пошли в гостиницу. Администратор увидел, что мы русские: «Мест нет!» Объяснили, что ленинградцы, едем на футбол. «А, я думал, что вы москвичи. Ладно, оформлю». Наутро сели в поезд и поехали в Баку. Там тоже проиграли с крупным счетом. Вновь местные жители предлагали нам ночлег, но мы решили лететь. Денис отправился домой, я — в Москву на еврокубковый матч с участием московского «Динамо».
Последним моим выездом 91-го была Алма-Ата. Летели с Вадиком Минаевым и командой — чартеров тогда для футболистов не было. Когда сели на дозаправку, испортилась погода. Взлет задержали на несколько часов. В Алма-Ату мы прилетели за полтора часа до начала матча. Игроки побросали вещи в гостинице — и сразу на стадион. Досадно проиграв «Кайрату» на последних минутах, «Зенит» практически оформил вылет во второй дивизион чемпионата СССР, но на следующий год из-за развала страны оказался в высшей лиге чемпионата России.
1992
Самой дальней футбольной точкой на карте страны в 1992-м была Находка. Туда мы с Минаевым и его другом Димой отправились на перекладных, поскольку на прямой рейс до Владивостока не было билетов. Чем ближе мы приближались к Владивостоку, тем реальнее был шанс улететь из какого-либо крупного города. Пока ехали, «Зенит» играл в Свердловске с «Уралмашем». Свердловск мы тоже проезжали, но решили не выходить из поезда, чтобы не опоздать в Находку. Вышли в Чите, и там уже взяли билеты на самолет.
Прилетели накануне матча. Встретили Дениса Е2, Прагу. На дизельном поезде-тягаче добрались до Находки. Пришли на стадион, и тут диктор объявляет: «В связи с опозданием команды гостей начало матча откладывается на час». Тут мы видим вратаря «Зенита» Андрея Мананникова. Диктор пошутил? Подошли к Андрею, но где «Зенит», он понятия не имел — сам приехал пораньше к своей невесте. Через некоторое время по стадиону прозвучало объявление, что матч не состоится. Позже выяснилось, что «Зенит» застрял в Хабаровске.
Чтобы мы не впадали в отчаяние, местные молодые болельщики предложили нам самим сыграть в футбол. Мы согласились, а после матча отправились домой. Этот неудачный выезд испортил мне сезон, который мог стать золотым. На переигровку поехать я уже не смог. Ну а «Зенит» вновь вылетел из высшей лиги.
1993
Это был год Вадика Минаева, сделавшего золотой. «Зенит» играл хорошо, но вернуться в высшую лигу не смог — все решили деньги, которые помогли занять первое место тольяттинской «Ладе», хотя она была явно слабее нас. Из этого сезона запомнился выезд на «Интеррос». Матч проходил на стадионе подмосковной воинской части. Перед игрой прошел сильный ливень, газон принял непотребный вид, и местные солдаты вычерпывали воду с поля пивными кружками.
Вообще, в первой лиге «Зениту» приходилось играть на удивительных стадионах. Помню, весной 94-го неготовым оказался газон во Владимире, и игру перенесли в соседний поселок Судогда. Деревянные трибуны в 4–5 рядов располагались только с одной стороны поля. Все остальное — беговые дорожки. Люди вокруг все в кирзовых сапогах. Нам местная милиция предложила встать за воротами — это был новый опыт. Можно было голкиперу соперника прямо в ухо что-нибудь проорать, но мячи, как ни странно, влетали в противоположные ворота. «Зенит» выиграл 2:0.
90-е годы — время, когда между фанатами и игроками была довольно тесная связь. Мы общались, футболисты могли помочь с ночлегом или с деньгами на обратную дорогу. В 1993-м в Нижнем Тагиле мы с Минаевым подошли к администратору команды и попросились на ночлег. Игроки отдали нам свои матрасы, и мы легли на полу. Зенитовцы интересовались нашими путешествиями, мы рассказывали о своих приключениях. Но самая яркая история на эту тему произошла год спустя.
1994
После матча в Элисте мы с Денисом Е2 попросились в автобус к команде, которая уезжала в Котельниково на военный аэродром. Вячеслав Мельников нас пожалел — поехали. И где-то неподалеку от аэропорта автобус застрял в яме. Решили толкать. Все вышли, мы с Денисом тоже. Зрелище, конечно, сюрреалистическое: команда, толкающая автобус. Вытолкали. В аэропорту нас ждал военный самолет — скамейки вдоль бортов, багаж в центре салона. Олег Дмитриев прямо на сумках лег. В воздухе стало прохладно, кто-то дал нам с Денисом куртки. Экстремальный был перелет!
В 1994-м был двойник Омск — Ленинск-Кузнецкий, когда я поддерживал «Зенит» вообще один. В Омске весь матч отстоял с флагом на пустой трибуне, затем вписался к игрокам в гостиницу. Утром меня увидел начальник команды Рапопорт: «Ребята, мы же договаривались болельщиков не брать!» «Так он же один совсем! — заступился за меня Игорь Зазулин. — Куда его девать?»
Приехал на вокзал провожать команду в Ленинск-Кузнецкий. Из окна поезда выглядывает молоденький Саша Панов: «Залезай!» Передал ему свою сумку и под видом провожающего пробрался в его купе. Дальше — в «рай». Панов удивился, как я там поместился. После матча поблагодарить меня за поддержку подбежал Володя Кулик.
В 1994-м я вновь поехал в Находку. На поезд Москва — Владивосток купил билет до Иркутска, потом спрятался в «раю». В Улан-Удэ вышел последний пассажир моего купе, а я этого не заметил. Пришла проводница с уборкой, и вместо пыли обнаружила в «раю» меня. Высадила на станции Хохотуй. На тягаче я добрался до Читы, там купил билет до ближайшей станции и объяснил проводнику, что хочу ехать дальше. Тот не возражал, но попросил об услуге. В те годы проводники везли с собой продукты и продавали на полустанках своим клиентам. На маленьких станциях поезд стоит недолго, я должен был помочь. Один раз поторговали вместе, проводник и говорит: «Что-то навар маленький, наверное, ты меня сглазил. Выходи». Я пошел в другой вагон, познакомился с дембелями. Ребята оказались отзывчивые, договорились с проводником, накормили, предложили ночлег во Владивостоке.
В том году у меня еще был Иркутск с ночевкой в палатке на Байкале. Чтобы сделать золотой, оставалось побывать на юге, но по дороге во Владикавказ я отстал от поезда. Было очень обидно и стыдно перед друзьями, они меня успокаивали. Но мечта о золотом сезоне пока так и остается мечтой. После Элисты-94 я больше не летал, но до сих пор езжу за «Зенитом» на поездах и автобусах. Получается не часто — все время занимают работа и семья. На данный момент у меня 85 выездов, и я даже немного завидую тем, кто ездит чаще. Но душой я всегда с командой. Последний мой выезд — Суперкубок в Самаре.
Записал: Алексей Антипов
Аудиоверсию программы Сектор-33, выходящей в эфире «Радио "Зенит"», можно прослушать в группе архива фанатов "Зенита" во ВКонтакте.